Завидев меня, Дмитрий Степанович начал подниматься со своего места, и с каждым моим шагом его широкоплечая, слегка сгорбленная фигура не только делалась выше, но словно бы даже все более грозно нависала мне навстречу.
Я остановился напротив него, кивком поздоровался сразу со всеми. Никто не ответил. С четверть минуты длилось молчание. И Дмитрий Степанович, и сидевшие за столом всматривались в меня так, будто впервые видели. Меня-то! И люди, с которыми я, начиная чуть не с самого моего детства, встречался уже сотни раз! Что это могло значить?
— Расскажите о себе, — наклонив голову, не глядя в мою сторону, глухо проговорил Дмитрий Степанович.
Но и это было для меня неожиданностью: почему он обращался ко мне на «вы»? Ведь прежде он никогда так не делал.
Я растерянно заулыбался:
— О себе? Но вы про меня все давно знаете.
Тем же глухим, враждебно-холодным тоном он произнес:
— Очевидно, не все.
— Что же мне говорить? Здесь родился, учился в школе, работаю.
Я замолчал и сразу почувствовал, что тишина в кабинете с каждой секундой становится напряженнее. Вот-вот, казалось, она как-то ужасающе для меня разорвется. Все эти люди, еще недавно так тепло ко мне относившиеся, смотрели недоверчивыми строгими судьями. Что случилось?
— Учился, работаю, — повторил я с тем отрешенным от всего окружающего спокойствием, как будто стоял на огневом рубеже. — Было, правда, еще одно событие: участвовал в зимних Олимпийских играх. Но об этом здесь, в вашем кабинете, я уже рассказывал несколько раз.
Ответом снова было молчание, хмурые взгляды. Я покосился на стены, на потолок: где я? Да, там, где бывал много раз. И все здесь такое, как прежде.
— Вам известно, что наш город возник только потому, что было открыто рудное месторождение?
Ответить я не успел. Успел только подумать: «При чем же здесь мой рассказ о себе?» Дмитрий Степанович вдруг заторопился, словно опасаясь, что мои слова чем-то могут ему помешать:
— Сейчас это уже история. В тачках выкатывали из штолен руду, на оленях везли за десятки километров к железной дороге. Жили в бараках, палатках. Чтобы не замерзнуть, ночи просиживали у раскаленных железных бочек. Теперь пройдите по улицам: Дворцы культуры, музыкальные школы, школы искусств, красавцы дома. И ведь не только город, но и лично вы всей своей счастливой судьбой обязаны тем, кто его когда-то строил. И мы хотим знать: вам это понятно? И если да, то что все же таится в вашей душе? Что? Что? Почему вы мешаете нам?
Он спрашивал резко, будто бы вел допрос. Я слушал сжавшись, вобрав голову в плечи, «сгруппировавшись», если говорить языком горнолыжника, в ожидании града камней. Это не было преувеличением. Так мне вдруг действительно показалось. Но потому же я не стал отвечать. Пережду. Будет видно.