Опустим сколько-то зим и лет из жизни нашего героя. Встретимся с ним в апрельские дни 1639 года — через десяток лет после нашего знакомства с ним в Киеве. Встретимся в дни, принесшие ему… Впрочем, все в свое время — встретимся с ним в Вязьме.
Порубежной заставой, сторожевым постом служила тогда Вязьма Российской державе на границе ее с Польшей. Пустят или не пустят иноземца на Русь, он узнавал здесь. И Соболя мы находим в съезжей рассказывающим о себе воеводе. Воеводой назывался боярин или дворянин, которому вручал царь власть над городом и окрестностями. А съезжей — строение, где воевода и его помощники отсиживали цареву службу.
Воеводы, они повсюду спесивцы. Однако тот, что сидит сейчас в Вязьме, переплюнет всех. Из очень знатного он рода, из близких издавна царям князей Буйносовых-Ростовских. Да и Вязьма — с ней другим уделам не равняться. Застава ведь, сторожевой пост перед Москвой!..
От печи из цветной узорчатой кафли пышет горячим духом. Подъячие да писцы в канцелярии кафтаны по-расстегнули, волосы у них взмокрели, на лбах и шеях пот. А воевода не сбрасывает выдриной шубы. Чин у воеводы очень высокий, нельзя ему без шубы перед людьми, да еще при службе.
Бороду ладонью сгреб, глядит на Соболя, слушает. Что думает — не угадаешь. Могут зеленоватые искорки в глазах его интерес и благожелательность означать, а могут — настороженность, неприязнь. Хапугам-канцеляристам кажется он скорее недовольным, сердитым. Перемигиваются, прикрывшись гусиными перьями да исписанными листами. Пентюх, мол, могилевец — покупает благосклонность воеводы книжками. Кто половчее, те трубки шелка кладут на ковер у его ног, да лоснящиеся бобровые шкурки, да нити жемчуга. Рысаков во двор приводят, кадушки сладкого вина прикатывают. А этот книжки в ларце поставил и на что-то еще, дурачина, надеется!..
Воевода словно услыхал бессловесные меж писаришками пересмешки — глянул в их сторону зеленым глазом. Крысы бумажные шеи свои потные испуганно в плечи повтягивали, перьями усердней заскребли, записывают, что Соболь рассказывает. Те записи до сей пори сохранились — читаем, и словно сами при беседе трехсотлетней с гаком давности сидим.
Солидно и в то же время по-юношески приподнято ведет ее Соболь. Он тоже в шубе. Не столь, конечно, роскошной, как у воеводы, однако вполне завлекательной для лихого человека, если б такой остановил возок Соболя где-нибудь в лесу. Насчет лесных нежелательных встреч, что случаются они на приграничных дорогах, Соболя в Могилеве предупреждали. Мастер за предостережение благодарил, но, в возок садясь, все равно облачился в свое лучшее. Пусть видит Москва — приехал гость, которого надобно встречать с уважением.