зрителей! И от кого — от бесправных, как сама, невольниц.
Однако сегодня в этой зависти еще одно — заступничество за нее Живокини. Ибо то, как обошелся с ней Зорич, тут никого особенно не поразило. Знают девушки — не постигло, так постигнет подобное еще каждую. А вот поступок Живокини — это нечто неожиданное. Это взволновало, удивило всех. И тех, кто сами его видели, и тех, кто лишь жадно расспрашивает.
Живет в девичьих сердцах мечта о воле. Затаенная, трепетная, тоскливая. Это она — источник их красоты на сцене, не понятой, оставшейся загадкой для Державина. Эту общую мечту свою, сами того не ведая, танцуют молодые крепостные белоруски, когда вельможи с умилением и сочувствием вздыхают в театре над страданиями античных героинь. Деревенели бы ноги у Пелагеи, если б Дидона была для нее лишь царицей и богиней. А рассказывает в танце про собственную униженную гордость, про свою высокую мечту, — и разводят непонимающе руками балетоманы из Петербурга и Варшавы. Мол, откуда, каким образом, из чего!..
Доползают до флигеля слухи, что такое кое-где случается, — талантом в театре добиваются крепостные воли. Доползают, словно легенда, словно светлая сказка, где побеждают чистота и справедливость. Девушки замирают, у них загораются глаза, когда слушают они о судьбе Прасковьи Жемчуговой. Крестьянка графа Шереметева, актриса его знаменитого подмосковного театра, да и не Жемчугова вовсе по казенным бумагам, а Параша Ковалева, дочь деревенского кузнеца, она сейчас — жена своего повелителя. Никто тут не знает, какой ценой оплачен этот удивительный взлет. Как оскорбляли Жемчугову прежние, до брака, отношения с графом. Как тяжело переносит она и нынешнее неравенство с мужем. Как мало ей, исстрадавшейся, осталось жить. Слыхали лишь, что не счесть на Параше бриллиантов, когда выходит она к гостям. Что самому царю представлял Шереметев жену — первую актрису своего театра… Так неужто ж, неужто и Пелагею не как доступную игрушку, а всерьез, по-настоящему полюбил свободный человек — человек, который, женившись на крепостной, и жену свою тем самым делает свободной! Должно быть, всерьез, если на такое, как сегодня, отважился. Должно быть, по-настоящему, если просил, умолял Пелагеи не трогать. Конечно, Живокини не граф, он не сможет одеть на свою жену бриллианты. Однако ж он свободный, вот что главное — свободный! А с самой нижней приступки, на которой девушки стоят, из тьмы их подневольной жизни они уже где-то совсем рядом — воля и возможность попасть на глаза царю. Почему же, почему ты, господь, неровно так делишь? Даже среди одинаково обездоленных!..