— Не хочу безногую…
Больше не стала мама царевну и уговаривать. Тиха-тиха Федосьюшка, а ежели чего уж очень захочет, ни за что не собьешь ее. Мама это хорошо знает и перешла на другое:
— Ездовое платье твое, царевна, мне прибрать надобно. Я приборкой займусь, а тебе боярышен да сенных девушек пошлю.
Поморщилась Федосьюшка. Боярышни хотя и считались у нее, как и у всех царевен, за подружек, но ей с ними всегда бывало скучно.
— Пускай лучше боярышни в светлицу идут. Там у них ожерелье жемчугом низать начато. А девушки пускай в сенях посидят. Когда понадобится, я их свистулечкой позову.
Захлопотала мама, царевнины телогреи с летниками разбирая.
— Кружевцо золотное у ворота пообтерлось. На зарукавье жемчужинки не хватает. А вот и пуговка корольковая болтается. Все, раньше чем в Мастерскую палату по описи сдавать, в светлицу занести надобно. Пускай там починят. Да и на чеботках серебряная подковка порасшаталась. Чеботнику сказать надобно, чтобы гвоздиками подбил.
А царевна, пока мама окруты ее разбирала, ларец кипарисовый, в золото и серебро оправленный, пред собою на стол поставила. Захотелось ей перстенечки, сережки да цепочки самой по местам уложить. В коробочки, красным бархатом обитые, с ящичками выдвижными, «золотая казна» убиралась.
По ящичкам все бережно разложила царевна и кипарисовый ларец на замочек замкнула. Ключик в потайное место, в поставце возле кровати, положила.
А мамы все нет. В светлицу, сказывала, пойдет, потом к чеботнику, а уж потом за девочкой.
Села к столу царевна, лазоревый атлас, на верх шапочки выкроенный, перед собой положила. Открыла шкатулочку, где хранился жемчуг вместе с дробинками от камешков самоцветных.
Ухватила царевна искорку изумрудную, хотела паве, шелками расшитой, вместо глаза ее посадить — и раздумала. Не люба вдруг стала ей пава пестрая.
Другой бы ей узор на лазоревую шапочку выбрать. Травами бы шапочку расшить.
Вспомнились Федосьюшке былинки придорожные, сквозные листья рябиновые, игольчатые веточки елей и сосен. Тропинки, словно змейки средь травы зеленой, в гущине леса побежали.
«Не хочу павы с хвостом жемчужным», — вдруг решила царевна и проворно запрятала в шкатулку лазоревый лоскуток.
А и ту пору и Дарья Силишна вернулась.
— Девчонку прямо из баенки сюда приведут. А тебя, Федосья Алексеевна, царевна Ирина Михайловна через свою казначею к себе звать наказала. Нови ей всякой из Покровного сада прислали. Поглядеть просит.
Заблестели глаза у Федосьюшки:
— Слаще малины Покровской ни в одном саду нет! Побегу я скорее, мамушка.
Непривычно людно и шумно в покоях Ирины Михайловны. Обычно в них тишина. Старая царевна шума не любит, молодых к себе не приближает. Все ее боярыни и прислужницы женщины пожилые, говорят тихо, носят платья темных «смирных» цветов. На монастырские кельи царевнин терем похож. И запах в нем монастырский: ладаном и воском повсюду пахнет. Только сегодня по-другому все у Ирины Михайловны. Набежали в ее терем сестрицы Михайловны с племянницами Алексеевнами. За ними боярыни да боярышни их пробрались. Всем захотелось на покровскую новь поглядеть.