Лубенецкий давно уже радовался тому, что сама судьба наводит на него Метивье. Ему давно хотелось сказать Яковлеву: «Грабь его, подлеца, сколько твоей душе угодно, я помогу», но он опасался, что нет ли со стороны Яковлева какой-нибудь ловушки, и поэтому держал свой язык на привязи.
Видя, что пан Лубенецкий все еще корчил из себя невинного агнца, Яковлев просто сказал:
— Ты хитри не хитри, ясновельможный пан, а то, что я тебе говорю, ты намотай на ус, тем более что я тут что-нибудь найду, а ты что-нибудь обрящешь. Метивье богат и имеет обширные связи. Источник его наживы неистощим. Пусть же он будет нашим источником. Скажу тебе откровенно, пан, сладить с ним я один не в силах. Мне нужен был хороший сотоварищ. Я искал его и нашел. Сотоварищ этот — ты. Надеюсь, что ты не погнушаешься знакомством со мной. Мы, во всяком случае, стоим друг друга. Ты теперь поймешь, почему я тебя и остановил сегодня… Ну, что ты на это скажешь, пан Лубенецкий?
— Скажу одно: согласен, — ответил Лубенецкий, — потому что я должен согласиться…
— Ну, как бы там ни было, а мне только и надобно… Но… еще несколько слов, ясновельможный.
— Говорите.
— Союз наш должен быть в секрете.
— От вас зависит.
— Сети свои мы будем раскидывать не на одного Метивье, а вообще на всех щук, какие нам будут попадаться на пути. Мы только начнем с Метивье, как с более подходящей нам в это время личности.
— Далее.
— Далее, — прищурил плутовато глаза Яковлев, — панна Грудзинская пусть не забывает нас.
— Как, вы ее знаете? — удивился Лубенецкий.
— Даже имел счастье видеть вчера, — улыбнулся сыщик. — Я вчера исправлял должность смотрителя Тверских ворот и собственноручно вписал паспорта двух панн в книгу.
Лубенецкий пожал плечами.
— Что? Удивляетесь? — подмигнул Яковлев. — Впрочем, удивляться нечему. Так случилось…
— Что же далее?
— А далее…
Яковлев помолчал.
— Да что далее! — тряхнул он головой. — Далее — видно будет… А теперь, в знак нашей новой дружбы, поцелуемтесь и разопьем графинчик «ерофеичу»… У тебя есть «ерофеич»?
— О, как не быть!
— И прекрасно! Твою руку, товарищ!
Лубенецкий протянул руку.
— Но, чур, пан, не хитрить!
— А вы?
— Ни-ни! — потряс головой Яковлев.
— В таком случае и я — ни-ни!
— Верю! — воскликнул Яковлев. — Между честными людьми не должно быть подлостей.
Оба почему-то улыбнулись, потом встали, поцеловались трижды и опять сели.
Через несколько минут новые приятели дружески попивали «ерофеич»…
XIV
Вскоре «ерофеич» так раззадорил Яковлева, что он вступил с Лубенецким в самый дружеский и откровенный разговор. Приказным шуточкам его конца не было.