Мы еще немного постояли молча на самом краю обрыва. Потом Илья Муромец повернул коня, помог мне сесть, и мы опять вернулись на прежнюю лесную дорогу. Она шла теперь с еле заметным спуском. Лес из соснового постепенно переходил в березовый, потом в осиновый, ольховый. На одной из полян от дороги влево отвернула торная тропка. Илья Иванович поехал по ней. Ольховый лес сменился густыми зарослями ивняка, и вот наконец тропа вывела нас на заливные луга окской поймы.
Высоченные трава и цветы качались под ветром, как волны душистого, разноцветного моря. Над травой летали шмели, бабочки, мотыльки, пчелы. На все голоса звенели невидимые кузнечики. С громким треском крыльев взлетали из-под копыт Чубарого перепела и куропатки. В небе кружились ястребы, вытянув шеи, стремительно проносились утки и гуси.
Завидев нас, огромные мохнатые зубры поднимали лобастые головы, не спеша отходили в сторону и снова принимались щипать траву, непрерывно обмахиваясь хвостами.
Картина была потрясающая. Но меня уже ничего не интересовало. Я устал до последней степени. Только бы слезть поскорее с этой проклятой лошади, свалиться в траву и уснуть. Больше мне ничего не хотелось. Даже про еду я забыл. А массивный Чубарый продолжал шагать, и перед моими глазами все качалось и плыло в голубом и душистом мареве.
Очнулся я от толчка локтем.
— Эй, Володимирко! Не дремли. С коня свалишься. Эвон, горынь Стрибога уже видна.
С трудом разлепив веки, я увидел из-за плеча Муромца высокий холм посреди травянистой равнины, густо заросший соснами. Заходящее солнце золотило их ровные, словно свечи, стволы. Именно к этой горе вела нас тропинка. Вот она стала подниматься по склону. Вот нас уже обступили со всех сторон высокие сосны. Лес этот был явно ухожен человеком: нигде не видно валежника, бурелома, да и просто засохших деревьев. Все они росли одно к одному, не то что в диких зарослях, по которым мы ехали раньше.
Белобокая сорока, перелетая с ветки на ветку, извещала всех о нашем прибытии. Совсем близко от нас на сосновом суку совершенно спокойно, словно в нашем веке ворона, сидел краснобровый тетерев. Впереди, за соснами, я увидел серый от времени забор из заостренных, поставленных стоймя бревен. Тропинка вывела нас прямо к воротам. За ними басовито, по-медвежьи, рычали собаки.
— Эй! — зычно крикнул Илья Муромец, постучав по воротам древком копья. — Открывай, что ли!
Собаки за воротами еще пуще зашлись в яростном, хриплом лае. Послышались по-стариковски шаркающие шаги, покашливание, и над бревенчатым тыном показалась седая, взлохмаченная голова.