Я хотела поехать в деревню, где воздух свеж и чист, но мисс Крислок нездоровилось. Не могла же я требовать от бедняжки, чтобы она провела в карете четыре дня. Не сейчас.
В дедушкином кабинете было тепло, шторы задернуты и не пропускают ни ветра, ни холода.
— Садись, Питер, — пробормотала я, все еще не в силах отвести от него глаз, — и расскажи, что тебя так рассердило.
— Я совершенно спокоен, — отрезал он таким сухим, жестким тоном, что моя рука, державшая бокал, чуть дрогнула. Но я тут же сообразила, что в дверях стоит миссис Приндж, старая экономка, служившая у нас едва ли не с сотворения мира. Она внимательно прислушивалась к каждому слову, недоуменно подняв густые черные брови.
— Не будете так добры принести чай, миссис Приндж? — попросила я.
Миссис Приндж была поистине внушительной леди, куда шире и выше дедушки, и всегда носила платья из тяжелого фиолетового бомбазина. Похоже было, что она не собирается сдвинуться с места, благослови Господь ее душу. Она знала нас с пеленок и теперь желала понять, что происходит, а затем помочь исправить все, что, по ее мнению, было неладно, и решить все проблемы. Она просто чуяла, когда дело было плохо. Я, естественно, прекрасно представляла, почему Питер появился здесь в таком свирепом состоянии, но предпочитала услышать правду из его уст и без миссис Приндж с ее неодобрительной физиономией и поджатыми губами.
Но Питер замер, глядя на меня с таким видом, словно я внезапно превратилась в одного из солдат его полка, по ошибке проткнувшего штыком не врага, а союзника. «Слишком красив, а такое к добру не ведет, — говаривал дедушка и с трагической миной добавлял:
— Чересчур много волос, куда больше, чем заслужил этот щенок. Нет в этом мире справедливости!»
Сам дедушка начал катастрофически лысеть за полгода до сорокового дня рождения.
Но мне было абсолютно безразлично, смахивает Питер на ангела или чудовище. Я никогда его не боялась. И безгранично доверяла ему с трехлетнего возраста, когда он вытащил меня из вонючего болота у пруда, подбежав едва ли не в последнюю минуту, — меня уже почти засосало. С той поры я поклонялась ему, к его неподдельному отвращению и досаде, что было легко объяснимо. Бойкий, живой мальчик, один из лучших учеников Итона, он имел обыкновение привозить на каникулы друзей. Они в изумлении шарахались от маленькой кузины, с неприкрытым обожанием взиравшей на него и протягивавшей тощие ручонки в немом призыве поднять ее на руки.
— Скажи, что это не правда, — вымолвил он наконец.
— Именно поэтому ты приехал? И так злишься?