— В Москву, — ответил Глеб и подумал про себя: «Надо будет кое с кем разобраться…»
— А я решил, ты на родину подашься.
— Один я. Мать давно померла. Родные разъехались. Да и хутор, говорят, уже весь развалился… Теперь где лягу — там мне и родина…
— Вот оно как, — вздохнула хозяйка. — Ну а баба, жена-то у тебя есть?
— Была, — помрачнев, ответил Глеб. — Только мы нерасписанные жили.
— Вот, наверное, обрадуется! Слышь, милок, ты ей напиши или позвони, прямо сейчас, с телефонной станции!
Хозяин незаметно угостил свою бабу мягким тычком в бок.
— Обрадовалась уже, — горько усмехнулся Глеб. — Другой ее целый год радует…
После обеда, когда хозяйка принесла самовар — «Чай, Глебушка, надо пить только из самовара», — пояснил хозяин, — и за столом потекла мирная домашняя беседа, Глеб между делом спросил:
— Прибрахлиться бы мне надо, Иван Петрович. Не подсобишь чем-нибудь? А то в этом маскараде я до Москвы не доеду: повяжут на первой же станции.
— Отчего же не подсобить хорошему человеку? — усмехнулся хозяин. — Как думаешь, мать?
— Ой, правда! — спохватилась хозяйка и поспешно смерила Глеба оценивающим взглядом. — А ведь ему Витенькино, что до армии покупали, пожалуй, в самый раз будет! Погоди-ка, милок, я сейчас принесу.
Пока женщина перебирала в шкафу вещи, выпили еще по одной.
— Ты уж не забывай нас, Глебушка, — с легкой грустью улыбнулся хозяин. — Будет время — пиши… как ты там в своей Москве устроился.
— Напишу, Петрович, — кивнул Глеб. — Обязательно напишу. Мне ведь и писать-то больше некому.
— И того, — опустив глаза, со вздохом добавил хозяин, — не связывайся ты с этими…
— Так и быть, Петрович, — похлопав старика по плечу, улыбнулся Глеб. — Спасибо тебе на добром слове.
Появилась хозяйка.
— На-ка, милок, примерь! Наш младший после армии так раздобрел, что ему уж эти красоты не понадобятся. — Хозяйка невольно смахнула набежавшую слезу. — Слава Богу, хоть живой вернулся из Чечни этой проклятой… Как я, грешница, за него молилась… Как молилась! Прямо весь лоб отшибла…
— Ну, будет, мать. Будет. Дай человеку спокойно переодеться, — смущенно прогудел хозяин.
Выйдя в соседнюю комнату с ее простым и скромным, почти деревенским убранством, Глеб с отвращением сбросил проклятые лагерные лохмотья и поспешно переоделся. Крепкие фирменные джинсы в облип пришлись ему как раз впору. Подошел и теплый серый свитер с высоким воротом. Намотав на шею длинный черный шарф, он кряхтя влез в дутую темно-синюю куртку-«аляску», поглядел на себя в зеркало и невольно усмехнулся. Теперь совсем другое дело. И никакой мент сдуру не пристебается.