Потом они долго шли пешком по тихим тенистым улицам пригорода. Луна осторожно подсматривала за ними, выглядывая из-под листьев платанов. И опять они целовались.
— Зря я все-таки не позвонила своим. Нервничают, наверное. Мы не заблудились?
— Нет, это рядом.
Дом в саду со старыми яблонями выглядел очень приветливо. Обочь гравийной дорожки стояла машина. Камешек попал в туфлю и угрожающе царапал пятку, норовя разорвать колготы. Она нагнулась, чтобы его вытащить, оперлась на машину. В памяти всплыла дурацкая фраза: «Героиня пусть не любит цифры 5 и 1». Она медленно разогнулась. От единорожьей доверчивости не осталось и следа, лицо как-то обрюзгло вдруг, постарело.
— Маш, ты что? Тебе плохо?
— Нет. У меня все о’кей. Просто я все поняла. Куда идти, Виктор Иванович?
Он неожиданно смутился, суетливо обошел вокруг, словно примериваясь, с какой стороны взять ее под руку.
— Сюда, пожалуйста.
Она, не задерживаясь, прошла через темную прихожую, в комнате огляделась по-хозяйски, потом подошла к столу и села на шаткий стул. В комнату вошел узкоплечий лысый мужчина в черном жилете, Марья Петровна посмотрела на него мельком и стала смеяться.
— Это у нее нервы? — спросил Шик. — А может, она нам голову дурит?
Виктор Иванович стоял у стены с руками в карманах и молча смотрел в темное окно.
— Если будешь орать, — строго предупредил Шик, — мы тебе засунем в рот кляп. Переведи это старой курице, — кивнул он Кривцову.
Тот отлепился от стены и, стараясь не встречаться глазами с Марьей Петровной, сказал дрожащим голосом:
— Маш, вот какое дело… Ты веди себя тихо. И перестань смеяться. Это ни к чему не приведет. Этот человек, его зовут Шик, у него кличка такая… Словом, я целиком в его власти и ничем не смогу тебе помочь, если ты… Ради бога, без криков. Если ты не будешь выкидывать коленца, все кончится хорошо. А в противном случае он заклеит тебе рот клейкой лентой, может и к стулу привязать.
Марья Петровна вздохнула глубоко, отгоняя от себя остатки нервного смеха, и сказала спокойно, только руки дрожали:
— Не надо меня привязывать. Я буду молчать. Что вы от меня хотите?
Что и говорить, держалась она молодцом.
— Что ты ей так долго объяснял? — с подозрением наскочил на Кривцова Шик. — Разговор должен быть коротким и ясным. А ты делай, что тебе велят! — прикрикнул он на Марью Петровну.
Шик хамил сознательно. Он считал, что для пользы дела надо запугать жертву до потери пульса. Тогда она будет сдержанна, а попросту говоря, покорна, как сонная рыба. Но трудно хамить без языка, когда в распоряжении только интонация и жесты.