Забавно, что кто-то может упасть в обморок, глядя всего лишь на место, где разыгралось двойное убийство – мертвые тела, накрытые одеялом, торчащие из-под него ноги. А если бы она видела, как все произошло?
Сарабет смотрит на меня круглыми глазами и шелестит:
– Знаешь… какая подлость! Кто мог такое сотворить?!
У меня не хватает духу кивнуть. Я-то знаю, что заслужила.
– Слушай, Ви, нам нельзя в таком виде на вечеринку.
Она все еще полагает, что я пойду.
– У нас как будто месячные начались.
На месячные непохоже. Мы будто совершили жестокое убийство и перемазались кровью.
– У тебя кровь в волосах, Ви. И у меня. Нам надо в душ и переодеться. Пойдем через служебный вход. Если мама увидит меня в таком виде, на месте скончается. Но зачем они подписались ее именем? Зачем притворяться Ори? Чего они добиваются?
Сарабет ждет ответа, будто я специалист по психологии.
Это не девицы из студии. Я слишком хорошо знаю почерк Ори.
Я способна одурачить зрителей, маму с папой, приемную комиссию в Джульярде – ведь они пришли в восторг от моего танца. Я исполнила для них танец Жар-птицы из балета Стравинского, который впервые поставили в 1910-м в Париже. Ори репетировала его три года назад, а я повторяла за ней все движения. Каждое па запечатлелось в моей памяти на веки вечные.
Однако Ори не обмануть. Она раскусила бы меня с первой секунды. Она прекрасно знала, что я собой представляю, и все равно – этого я никогда не пойму – дружила со мной, поддерживала, не предавала. Это я предала ее.
Вот и сегодня за белой пачкой, теперь залитой красным, за белым купальником, заляпанным кровью, Ори разглядела бы, что внутри, глубоко под кожей – уродство, подлые секреты, ложь. Сплошные грязь и гниль.
В тот день, когда мою лучшую подругу посадили в тюрьму, я ела сыр в ста милях от города.
В день проб я вообще ем только сыр – источник белка, энергии и удачи. Кусочек сыра утром, потом за час до выступления, чтобы усвоился, и всего крошку за пару минут до выхода. Глотаю, почти не жуя. Какая разница, что от меня воняет сыром, если он дает нужный эффект – мышцы разогреты, ноги послушны. Танцую не хуже примы. А я и стану примой, чего бы мне это ни стоило!
Мне исполнилось пятнадцать. Шла первая неделя августа. Лето Ори провела за решеткой на передержке в какой-то тюрьме, ее вскоре должны были отправить в «Аврору-Хиллз». Первое лето без нее. Дыра во мне была столь огромной, что я не решалась в нее заглянуть. Итак, я приехала на пробы. Я сжевала кусочек сыра. Я завязывала ленты на пуантах так, чтобы узел был сзади. Я мычала мотив из Стравинского, потом мне стало не по себе, и я перешла на Чайковского. Да, ее жизнь окончилась тем летом, – а моя нет. Моя продолжалась.