– Стойте, – протестует Сарабет. – Я думала, мы просто положим цветы! Мы что, внутрь пойдем?
Она достает телефон, чтобы сфотографировать букет.
– Мы в такую даль тащились! – возражает Томми. – Что теперь, тут постоим и обратно? Майлз говорит, там есть вход. Идем!
– Есть, есть. Я раньше заходил.
– Скоро стемнеет… – пищит Сарабет и поворачивается ко мне.
– Возьмем фонарики, – предлагает Томми. – Вряд ли они нам понадобятся, но все-таки.
– Это же незаконное проникновение! – продолжает Сарабет.
Ее никто не слушает.
Томми бежит назад к машине и возвращается с ручным фонариком. Говорит, что у него только один, но можно и телефоном подсветить, если вдруг что. Он приволок баллончики с краской. Наверное, купил перед тем, как за нами заехать.
Майлз смотрит только на меня. В глазах у него черно, как в омуте, волосы растрепались от ветра, на губах играет ядовитая усмешка.
– Ви! – пищит Сарабет. – Вайолет! Вы правда туда собираетесь? Может, я возле машины подожду?
Я даже ухом не веду. Парни тоже.
Майлз был ближе с Ори, чем я. Он приезжал сюда, а я нет. Он видел то, чего я не видела. Он знает слишком многое, а я не знаю.
На память начинает приходить много всякого разного. Она ведь все-таки рассказывала мне, что между ними происходило. И о том дне, когда они переспали у него дома, тоже. О том, как все прекрасно. Как бережно и нежно он с ней обошелся. Наверное, мне надо было восхититься, но я не сумела выдавить из себя ни слова. Почему ей все, а мне ничего? В танцах у нее все получалось с полушага, так что дома она практически не занималась. И растяжка, и гибкость были у нее от природы, ей не приходилось потеть часами, чтобы укрепить лодыжки. Она не спала в пуантах, чтобы растянуть стопу. А теперь у нее появился любящий парень!
– Думаешь, нам стоило подождать? – спросила она, потому что я молчала.
– Кто я такая, чтобы тебе указывать. Ты всегда поступаешь, как хочешь. Разве тебя когда-нибудь волновало, что я думаю?
Гадкий вопрос, на который она не ответила.
И вот Майлз стоит передо мной, сжимая кулаки, подначивает пойти туда, будто уверен, что у меня кишка тонка.
– Идешь?
Это не Томми он спрашивает и не Сарабет.
Так что, я иду? Иду, чтобы увидеть место, где она провела последние дни своей жизни, где съела отравленный обед, где ее в последний раз вырвало? Или все-таки кишка действительно тонка? Хватит ли сил? Есть ли у меня сердце? Смешно! Точнее, было бы смешно, если бы не было так грустно, ведь это последние слова Ори, обращенные ко мне в зале суда. Она бросила их мне в лицо, когда ее уводили охранники. В глазах Ори бушевала ярость, которой я прежде не видела. Да, так она и сказала.