Она первой отвела взгляд и отступила в сторону, дав мне войти.
Она уже заняла место Дамур – застелила верхнюю койку, разложила на ее полках свои вещи, сунула тапочки в ящик на двери, оставшись в одних носках. Ступни у нее были узкими и длинными. Теперь нам с ней дышать одним воздухом.
Мне следовало заговорить первой. Сказать: «Добро пожаловать!» Или что-нибудь покороче – например, «Привет!» Поделиться опытом, накопленным за три года, один месяц и пятнадцать дней, проведенных в заточении в «Авроре». Но я держала язык за зубами. Однажды я уже проявила гостеприимство с Дамур, и что из этого вышло?
И вообще мне было о чем подумать. Я лишилась тележки. Меня перевели на кухню, о чем возвестила надпись на табличке с моим именем у дверей камеры. Чувство неизбежности того, что только грядет, уплыло за горизонт сознания. Впустив забвение, тяжелая дверь к памяти захлопнулась. Чтобы открыть ее вновь, придется постараться.
Я уселась на нижнюю койку и подтянула колени к животу. На кухне мне придется разливать по тарелкам мерзкое прогорклое варево. На руках появятся ожоги от плиты и горячих кастрюль. Ладони сморщатся от вечной возни в воде с грязной посудой. Я провоняю насквозь.
Никаких тебе больше книг. Ни успокаивающего шороха страниц, ни шершаво-бархатистых переплетов. Никаких новостей, подслушанных у дверей камер. Никакого рокота тележки, развозящей слова, из которых складываются истории.
Мне было одиноко и тоскливо, совсем как в комнате для допросов в полицейском участке, где мне отказали в стакане воды. Они не дали даже подняться из-за стола. Сказали, что нашли мой дневник и прочли, что я там написала. А я звала маму, я спрашивала, откуда у них мой дневник, кто им его дал, я просила пить и снова звала маму. Но мне не принесли воды, и мама не пришла.
Надо мной нависла новенькая.
– Что-то не так? Ты расстроилась, что меня подселили?
Я хмыкнула.
Я пробыла здесь достаточно, чтобы знать, как вести себя с хладнокровной убийцей. Нельзя выказывать волнения. Нельзя раскрываться, нужно, чтобы видели только лишь крохотную частицу тебя – верхушку айсберга, а остальное следовало схоронить в темной пучине вод. И, прежде всего, нельзя дать почувствовать, что боишься, иначе тебя сожрут.
Хотя новенькая совсем не походила на хладнокровную убийцу, лучше поостеречься. Так безопаснее.
– Тебе сказали, кто я? – Голос у нее дрогнул.
– Орианна! – Имя сорвалось с моих губ, я не смогла его удержать.
– Зови меня Ори. Я не против.
Я коротко кивнула. Ноги у нее дрожали. Их очертания угадывались под тканью мешковатого оранжевого комбинезона. Она не спросила, знаю ли я, за что ее посадили.