Мне рассказали, что его грузовик загорелся на шоссе. Кабина вспыхнула сразу. Мимо проезжало какое-то семейство. Они остановились, но помочь не смогли. Просто смотрели, как он бьется внутри кабины, медленно превращаясь в жаркое, а потом вообще в черный дым. Я слышала, что в последние минуты жизни он, вероятно, испытал ужасную боль. Мучительная агония, сказал кто-то. Я даже полезла в словарь, чтобы узнать, что это значит.
Но в комнате, обшитой деревянными панелями, в присутствии троих чиновников мне было не до победных гимнов. Я еще до суда навсегда перестала зудеть тот мотивчик. Мне не хотелось вспоминать о том, что произошло, так что от привычки напевать я избавилась. Правда, благодаря Ори выяснилось, что я продолжала мычать его во сне.
До сих пор не понимаю, чего ждали от меня чиновники.
Я не издала ни звука. Я могла бы закрыть лицо руками, скрываясь от их взглядов. Я могла бы рассмеяться недоверчиво, как, наверное, рассмеялись бы многие из нас от такой ошеломительной новости. Я могла бы закричать, как не кричала никогда с тех пор, как попала сюда. Я могла бы сотворить что-нибудь еще, чтобы они догадались, что я обвела их вокруг пальца.
Но я нашла в себе силы только на то, чтобы поблагодарить их, как благодарил бы хозяина за обретенную свободу раб.
Мы все поднялись, ножки четырех стульев скрипнули по полу. Мои запястья по-прежнему были свободны от наручников, голова высоко поднята. Мы стояли в той комнате, как обычные свободные люди.
Дверь открылась, мне сказали, что я могу идти обратно в камеру или куда там мне нужно идти. Ждите новостей. Вернулся Сантосуссо, чтобы сопроводить меня. Викинг и его дамы вышли из комнаты первые, пожелав на прощание всего наилучшего. Вряд ли я встречу их снова.
– Ну как? – спросил Сантосуссо радостно улыбаясь, на щеках у него появились ямочки. – Что я тебе говорил! Хорошие новости, правда?
– Да. – Я не смогла выдавить из себя улыбку. – Спасибо.
Конечно же, он желал мне добра. И полагал, что свобода есть благо. Мы все так считали, но никогда не задумывались о том, что ждет нас дома. Может, родители уже давным-давно выбросили наши старые кровати и сказали братьям и сестрам, что нас переехал поезд.
К тому же родители были не у всех. Пустота, вот что поджидало тебя снаружи. Старый ключ не подойдет к замку. Придется звонить в дверь и спрашивать разрешения войти. В глазке мелькнет тень. Тень незнакомца; семья давно переехала, не сказав тебе. А может, и тень женщины, которая носила тебя под сердцем девять месяцев, потом мучилась четырнадцать часов перед тем, как ей разрезали живот, да только она теперь горько жалеет о том, что дала тебе жизнь.