Я не могла себе представить, что мой брат кому-то может не понравиться. Да, мы были небогаты, но хорошего рода. Брат, хоть и бедно одетый, все равно привлекал внимание приятной внешностью, хорошей осанкой и манерами настоящего аристократа.
— Глупости! — поддержала мои мысли бабушка. — Как это ты — и не нужен? Вот помяни мое слово: как встретишь, сразу все наладится. А потом и для Дульче богатый муж найдется, и для Мариты…
— Дульче через год может в Академию поступать, — намекнул Алонсо.
— Нет, — покачала головой бабушка, — нельзя, чтобы представительница рода Кихано бывала на людях в таких обносках. Это неприлично.
— Все равно в Академии требуют постоянно носить мантии, — сказал брат. — И кто там увидит, что под ней?
Бабушка задумалась.
— Да и выбор женихов там побольше, — подмигнул мне брат. — За кого выходить здесь, если она, кроме мышей, никого и не видит?
— Ну если в мантиях, — с сомнением в голосе сказала бабушка, — тогда посмотрим.
Я обрадовалась возможности выйти из замкнутого круга, в который нас загнали бедность и честь.
«Недостойно представительнице нашего рода работать за копейки», — сказала бабушка, когда мне предложили место в библиотеке. Теперь там выдавала книги фьорда из менее знатного рода, а я с тоской вертела в руках протертое на локтях платье и не знала, что еще можно сделать, так как вид у него был такой, что у иных и половые тряпки лучше.
С последней подработки Алонсо привез нам с сестрой по платью, но бабушка на него так напустилась, что он роскошествует, не выплатив долг, что стало понятно: больше обновок у нас с Марией Долорес не будет.
Подаренное братом платье я берегла для Академии, но, увы, поехать туда не довелось. На последних каникулах Алонсо приехал необычайно подавленный и проговорился, что понравившуюся ему девушку с весьма приличным приданым увел не кто-нибудь, а лично ректор. И если бы просто увел! Так нет, на радостях сделал несколько нововведений, среди которых не последнее место занимала отмена постоянного ношения мантий.
На этих словах брата бабушка некстати очнулась от своих размышлений и заявила, что в заведении, где ректоры ведут себя столь безнравственно, ноги ее внучек не будет. Особенно если эти ноги одеты в столь поношенные туфли. Алонсо расстроенно замолчал, но слово уже было сказано, и решение принято.
В Академию я не поехала. Мы вообще никуда не ездили. Казалось, я так и состарюсь в этих мрачных комнатах с высокими потолками, где летом невыносимо жарко, а зимой — холодно. Раньше, при родителях, работала магическая система регулирования. Она тогда уже начинала сбоить. Все хотели вызвать мага-специалиста, но так и не успели. Алонсо пытался исправить, не смог и забросил. Все повторял, что пойдет работать, и все наладится.