Лара снова шмыгнула носом и взяла себя в руки.
— Я… не знаю, что у нее в голове сейчас, но раньше мы ничего друг от дружки не скрывали. — Она громко чихнула и улыбнулась. Эта трогательная улыбка болью отозвалась у него в сердце. — Зачем тебе это слушать?
Да, правильно, он не хотел это слушать, потому что неприятно ощущать свою вину. Ведь отношения между сестрами ухудшились в основном из-за того, что это он уговорил Лару не обнародовать подлинную причину их брака. Черт! Это все дело его рук! С тех пор как он появился в жизни Лары, он только и делал, что причинял ей душевную боль.
— Если хочешь, я мог бы с ней поговорить.
— Ты! И что ты ей скажешь?
Он молчал, потому что если по-честному, то сам не знал, зачем он это предложил.
Беда Лары в том, что она не дает себе поблажек, никогда не просит о помощи, а еще жутко упряма, и если что-то ей предложишь, то сто процентов за то, что она сделает наоборот.
А как поступал он? Предлагал примирительный секс, когда ей бывало очень плохо? Рауль обозвал себя ублюдком.
Да, она — это сплошная головная боль, прямолинейная, вызывающая, самоуверенная, но… он готов мириться со всем этим, только бы ему удалось убрать загнанное выражение из ее глаз.
— Со мной все будет хорошо. Я просто чувствую слабость.
— Это вполне объяснимо.
— Знаю, что это модно, но я не нуждаюсь в психотерапии.
Она уже отказалась от подобного предложения в больнице. Каким образом разговор о личном, выставление напоказ своих переживаний перед незнакомым человеком поможет кому-либо? Она этого не понимала. Нет, она сделает так, как поступала всегда с болезненными мыслями и чувствами: возведет высокую стену, отгородится этой стеной и будет продолжать жить.
— Я хочу поехать домой.
Лара помнила, как в первый раз вошла в парадный вестибюль палаццо, помнила первое впечатление от его грандиозности и особой атмосферы. Голос эхом разносился под сводчатым потолком, а предки Рауля смотрели на нее с портретов на каменных стенах, смотрели с неодобрением, как ей казалось. Она задела рыцарские доспехи и сделала вид, что ее это не обескуражило, но на самом деле она смутилась, хотя выросла пусть и не в таком пышном, но все же старинном особняке, где работали ее родители и где ее мама до сих пор была экономкой.
Сегодня дом с бесценными гобеленами на каменных стенах показался ей раем и принимал ее, как принимает родное жилище.
Когда это случилось?
— Что это? — спросила она, войдя в комнату вслед за Раулем.
— Понятия не имею. — Он посмотрел на вещи, разложенные на массивном инкрустированном столе с резьбой. — По-моему, это для тебя.