Кристиан не ответил. Он сосал окурок и сквозь полуприкрытые веки, казалось, внимательно изучал свои вытянутые ноги, голые лодыжки и дырявые башмаки. Но по всему было видно, что такая перспектива его вполне устраивает. Это неплохо — тысяча лет беззаботной или по крайней мере независимой и не слишком обремененной трудом жизни. К чему надрываться и утруждать себя, если человеку так мало нужно, чтоб не умереть? А после смерти не все ли тебе равно, осталось у тебя в кармане или еще где на сотню песо больше или меньше?
— Я уверен, что ты со мной согласен, Кристиан, — продолжал Эчевериа — Это единственное, в чем мы сходимся: нелюбим работать. Ты — потому, что никогда не работал, я — потому, что вдосталь наработался. Вернее, не то что не любим, а любим с оглядкой. В этой бухте на металлических огрызках, конечно, не разбогатеешь; да, уж видно, богатство мне нигде не светит. Маляром я бы заработал больше, но тоже не бог весть сколько. Ну, купил бы себе пару брюк или пиджак, и то у старьевщика, и ел бы немного получше. Зато к концу сезона все соки из тебя выжмут, сил никаких не хватает: терпи хозяина, терпи заказчика, терпи поставщика, к подсобнику подлаживайся (ему, правда, и того хуже приходится — кому не лень покрикивает). И так три месяца весной и три месяца летом. Хорошая пора, она мигом пролетит — да наработаться успеешь по горло. Ты, Анисето, я вижу, тоже маляр. Где ты заработал эти пятна?
— У мастера Эмилио.
— Эмилио Даса?
— Да, кажется, так.
— А, я знаю его, сочинительством балуется. Не часто встретишь маляра-писателя. Нам подавай музыку, вернее — оперу, скажем «Тоску» или «Богему», где про художников поют. Эмилио Даса был славный парень. Да вот женился и завел кучу детей. Теперь пишет стихи в прозе, выдохся.
Альфонсо неожиданно замолчал и задумался, точно прислушиваясь к какому-то голосу и надеясь, что он, этот голос, расскажет что-нибудь поинтереснее того, о чем они говорили до сих пор.
— Завод кончился, — проворчал Кристиан.
Альфонсо снисходительно, чуть насмешливо улыбнулся и пожал плечами. Все, казалось, ему вдруг опротивело.
Мы трое сидели вокруг стола, на котором были остатки завтрака и бутылка разливного вина. Перед тем как нам расстаться с бухтой Эль-Мембрильо, Альфонсо Эчевериа остановился, сделал знак Кристиану, взял меня за руку и очень серьезно сказал:
— Полагаю, мы видимся не в последний раз. Еще, чего доброго, станем друзьями или хоть компаньонами. Так что, если нет возражений, давай познакомимся. А то неловко иметь дело и разговаривать с человеком, когда даже не знаешь, как друг друга величать. Может, это и мещанские замашки, да никак от них не отстанешь.