– Проститутка?
– Террористка, хиппи, радикалка, и – да, вы не ослышались, сэр, – проститутка. Вашу матушку, с позволения сказать, поносят последними словами.
– Но почему ее называют проституткой?
– Ее задерживали за проституцию, сэр. В Чикаго.
– Что-что?
– Задержали, но обвинение так и не предъявили. Считаю важным дополнить.
– В Чикаго.
– Да, сэр, в Чикаго, в шестьдесят восьмом. За несколько лет до вашего рождения, так что она вполне могла изменить свое поведение и прийти к Богу, и я об этом непременно упомяну, если дойдет до суда. Да, мы, разумеется, говорим о сексуальной проституции.
– Ну вот, видите? Это невозможно, в шестьдесят восьмом ее не было в Чикаго. Она была дома, в Айове.
– Наши документы свидетельствуют о том, что она провела в Чикаго месяц в конце шестьдесят восьмого года, сэр, когда училась в университете.
– Моя мать не училась в университете.
– Ваша мать его не закончила. Но она была в списке студентов Иллинойсского университета в Чикаго в осеннем семестре шестьдесят восьмого года.
– Неправда, мать выросла в Айове, там же закончила школу, а потом ждала, когда отец вернется из армии. Она никогда не уезжала из родного города.
– Наши документы свидетельствуют об обратном.
– Она впервые уехала из Айовы только в восьмидесятых годах.
– Наши документы, сэр, свидетельствуют о том, что она принимала активное участие в антивоенных демонстрациях шестьдесят восьмого года.
– Это решительно невозможно. Мама сроду не стала бы протестовать против чего бы то ни было – не такой она человек.
– Повторяю вам, сэр: это правда. Есть фотография. То есть фотодоказательство.
– Значит, вы обознались. Спутали ее с кем-то другим.
– Фэй, девичья фамилия Андресен, родилась в тысяча девятьсот пятидесятом году в Айове. Хотите, продиктую девять цифр ее номера социального страхования?
– Нет.
– А то у меня есть номер ее страховки.
– Нет.
– В общем, скорее всего, это она, сэр. Если только улики не докажут обратное и не выяснится, что это чудовищное совпадение, женщина в тюрьме, скорее всего, ваша мать.
– Ну ладно.
– Вероятность очень высока. Девяносто девять процентов. Ни малейших причин сомневаться. Скорее всего, это она, как бы вам ни хотелось верить в обратное.
– Понятно.
– Значит, отныне я называю женщину, которая сидит в тюрьме, вашей матерью. Мы ведь не будем больше об этом спорить?
– Нет.
– Как я уже говорил, едва ли вашу мать признают невиновной, поскольку против нее свидетельствуют, можно сказать, неопровержимые улики. Нам остается лишь уповать на снисхождение суда и мягкий приговор.
– Ну а я-то здесь при чем?