— Он не должен был проявлять настойчивости, чтобы у тебя не возникли подозрения. Мы предпочли позволить расследованию идти своим порядком, в каком бы направлении оно ни двигалось. Хэтэуэй и я были изумлены, когда Лора направила тебя на след ФБР: я совершенно не знал, что за твоей матерью следили федералы.
— И вы действительно подумали, что они замешаны в ее исчезновении?
— Эта версия нами тоже рассматривалась, какой бы невероятной она ни была. В частности, она объясняла, почему Лора боялась рассказать мне всю правду.
— Что бы произошло, если бы я не раскрыл это дело? Когда вы намеревались все мне открыть?
— Когда в прессе стало известно, что ты ведешь расследование, Хэтэуэй попытался убедить меня все остановить. Но для меня тогда было легче отложить разговор, который мы с тобой ведем сейчас, и я отказался. Я осознавал, на какой риск мы заставили тебя пойти. Никто не мог представить себе, что ты вернешься к Лоре и что виновной окажется именно она. Что она пойдет на такие крайности… Если бы с тобой случилось несчастье, я никогда не смог бы этого себе простить.
Извинения Кроуфорда меня совсем не трогали, но говорил он все это с такой искренностью, что у меня не хватило духа доставлять ему новое огорчение. Кроме того, я предпочел не давать ему увлечь меня на скользкую почву чувств.
— Вы читали досье расследования ФБР?
— Хэтэуэй отправил мне копию.
— И «вероятный подозреваемый», которого ФБР хотело допросить, это вы?
— Да. Невозможно сказать, что мы с Элизабет вели себя очень скрытно. Мы бывали вместе в ресторанах, ходили на вечеринки… и целая куча народа видела, как мы держимся за руки. Меня очень быстро вычислило ФБР, и меня допрашивали в феврале и марте пятьдесят девятого. Эти агенты думали, что и правда арестовали виновного. К их глубокому сожалению, в тот уикенд, когда Элизабет исчезла, меня не было в Лос-Анджелесе, и у меня был превосходный адвокат, который быстро охладил их пыл.
Мы молча прогуливались по залу. Теперь у Кроуфорда был отсутствующий вид. Его взгляд скользил с одного экспоната на другой, ни на одном особенно не останавливаясь.
Перед нами прошли две девушки с блокнотами и авторучками в руках — без сомнения, студентки факультета искусств. Они были еще в начале жизненного пути, их будущее не было раз и навсегда определено. А Кроуфорд приблизился к концу своего, обдумывая ошибки. Я же находился в середине, частично освобожденный от прошлого, но пребывающий в страшном беспокойстве от одной мысли, что стану отцом.
Когда мы начали поворачивать назад, Кроуфорд снова заговорил: