— Стоп!
Элизабет подпрыгнула. Она снова вернулась на съемочную площадку. Она испугалась, не пропустила ли реплику, не напутала ли что-нибудь в тексте, но тут же поняла, что вовсе не она оказалась причиной гнева режиссера.
— Эдди! Найдите мне Эдди, черт возьми! — сердито выкрикнул он, поднимаясь с места.
— Я здесь.
Молодой человек находился прямо у нее за спиной, верный как тень, перед величественной камерой.
— Где Мин?
Нерешительность.
— О… вы хотите сказать, копия китайской вазы?
— Конечно, «копия китайской вазы»! О чем же еще я мог бы говорить!
— Вы сказали… вы сказали, что она слишком привлекает взгляд. Поэтому ее и убрали…
— Я никогда не говорил, чтобы ее убрали! Я хочу свою вазу.
— Но…
— Выкрутись как-нибудь, чтобы она была почти невидимой в поле зрения камеры. Она должна быть уловима только бессознательным зрителя.
— Я… я не понимаю.
— Ты не понимаешь? Я не хочу ни кричащей позолоты, ни помпезного предмета. Я просто хочу, чтобы чувствовалось: это могущественный человек, у которого достаточно денег, чтобы купить себе вазу времен династии Мин, а потом задвинуть ее в угол. Ну, теперь-то тебе ясно?
Харрис настолько повысил голос, что никто не осмеливался издать и звука. Он кивком отпустил Эдди, направился в кадр, меряя холодным взглядом ничтожных насекомых, которые имели наглость попасться ему на глаза. Все знали, как действует Уоллес Харрис. Эта история с вазой была всего лишь предлогом, чтобы устроить разнос всей съемочной группе и объявить недействительными десять предшествующих дублей. А из этого неизбежно напрашивался вывод, что сцену будут переснимать еще двадцать или тридцать раз. Небольшая сцена, предназначенная для того, чтобы вымотать актеров и технический персонал и утвердить, если это еще необходимо, полнейший контроль над фильмом.
— Есть здесь кто-то, кто хоть что-нибудь понимает в той истории, которую мы сейчас снимаем? Не знаю, что с вами сегодня, но у меня такое впечатление, будто весь мир ополчился против меня. Я вам не
Уайлер[65], снимающий в Риме хит для MGM: если некоторых из вас манят приключения, я их не поддерживаю! Я что, единственный, кто читал сценарий, и обладаю достаточным здравым смыслом, чтобы держать в голове персонажей? В глазах мужа Вивиан так же незначительна, как любая из безделушек, загромождающих гостиную. Она служит ему престижным живым аксессуаром! Он демонстрирует ее на публике, как поступил бы с трофеем. Он ее никогда не любил и не проявлял к ней ни малейшей заботы. Господи боже! Зритель с первых же минут фильма должен понять, что этот тип — чудовищный мерзавец!