Молчит Горбачев. Вроде как нас не слышит. Яковлев наступает, я наступаю… И вдруг Раиса Максимовна… она всегда как бы выпевала слова: А-александр Николаевич, Нико-о-лай Яковлевич… не может же Михаил Сергеевич войти в историю… как Генеральный секретарь, который повысил цены на хлеб…
— Во баба! — вырвалось у Чуприянова. — Нельзя ж стране жить женским умом!
Петраков согласно кивнул головой и подождал, пока Чуприянов нальет рюмки.
«Клюква» сверкала как сверкают на солнце рубины.
— Ну что ж… — Чуприянов разлил водку. — Понеслись, выходит? Я, Николай Яковлевич, приказал Катюхе на закуску всегда подавать горячую картошечку. Чтоб помнили все, кто мы и откуда, из каких краев…
Чуприянов улыбнулся — широко, по-русски…
— Я думаю, Андропов судил о Горбачеве исключительно по Раисе Максимовне, — продолжал Петраков, отправив в рот сразу несколько рыжиков. — Глядел на нее и думал — вот она, новая, нормальная Россия! Умнейшая женщина, между прочим. А Андропов замкнут, скрывает от всех одиночество, если улыбается — то через силу, как-то вымученно, от одиночества сочиняет стихи… — заметил Петраков. — Вы читали его стихи?
— Где? Где бы я их читал?
— Ледяное одиночество, — Петраков потянулся за солеными огурцами.
— Так вот кому, значит, мы всем обязаны! Раисе Максимовне…
Чуприянов любил разговоры о политике, но когда речь заходила наконец о политике, у него сразу пропадал аппетит.
— Михаилом Сергеевичем — безусловно, — подхватил Петраков. — А Горбачев в какой-то момент просто сорвался с резьбы и вертелся уже сам по себе… Ну а картошка — это великолепно, Иван Михайлович, — поддержал его Петра ков. — Я, например, без драников жить не могу! Но только на сметане, не на масле!
Ничто так не сокращает жизнь, как ожидание первой рюмки.
— Ваше здоровье, Иван Михайлович!
— Ваше! — с удовольствием откликнулся Чуприянов.
«Клюква» прошла божественно.
Катя действительно принесла тарелку с дымящейся картошкой, присыпанной какой-то травкой.
— Мыкогдапитьсадимся, такоеощущение, чтонапоминкахсидим… — вдруг сказал Чуприянов. — Я о своих, о красноярских. Саша Кузнецов, Герой Соцтруда, Гуполов — ракетчик, Трушевич. Руководящий состав. Мы сто лет знаем друг друга и знаем цену друг друга. Пьем сейчас молча, потому как все слова уже сказаны. Вот Ельцин, — да? Правит так, будто саблей рубит. Так он и рынок ввел. Будто саблей.
— Родина — это те, кто вокруг нас, Иван Михайлович… — Петраков потянулся за огурчиком и с удовольствием закусил. — Родина — это те, кто вокруг нас, — повторил он, — все остальное, Иван Михайлович, либо легенды, либо фантазии.