Посторонний был не из деревни и одет в полугородскую-полугосподскую одежду, носил аккуратную бородку, садился в сторонке, строгал палочки и молчал. Напуганный петербургскими филёрами, Фёдор приметил его сразу, но из конспирации справок наводить не решился. Беседы свои он считал вполне дозволенными, но всё же старался думать, что говорит. Да и тему избрал нейтральную — о совести.
— Когда Адам пахал, а Ева пряла, совести не было, — втолковывал он. — Когда двое во всём мире кормятся от трудов своих, им нет нужды лгать, красть или обманывать. Этих грехов нет, а раз их нет, то нет нужды и в совести как понятии. Совесть возникает тогда, когда появляется грех. Конечно, я не имею в виду грех первородный, но парадокс первородного греха как раз и заключается в том, что обманутой была божественная сила, а не человек, вот почему грехопадение и не могло разбудить совести ни в Адаме, ни в Еве. Но вот народились люди, отделились друг от друга, сказали — это моё, а это твоё, и человечество сразу же было поставлено перед необходимостью создания внутреннего запрета в душе своей. Поступать по совести стало означать соблюдение законов общежития, придуманных специально для того, чтобы чётко обозначить границы дозволенного.
Мужики слушали, ухмылялись, но вопросов не задавали. Но Фёдора это не огорчало: он получал удовольствие от самого процесса говорения, не думая, зачем, почему и для кого витийствует.
— Какие же это законы, соблюдение которых негласно должна регулировать наша совесть? Если мы рассмотрим их, то увидим, что все они направлены на защиту интересов семьи и основываются на охране частной собственности…
— Завечерело, — перебил староста Лукьян. — Ты уж прости нас, Фёдор Иванович, а только до дому пора. Заутра до свету в поле.
— Пожалуйста, пожалуйста, — поспешно согласился Фёдор. — Конечно, конечно.
Мужики расходились, степенно кланяясь. Фёдор тоже кланялся: ритуал нарушить было неудобно и он всегда уходил последним. Вчера неизвестный ушёл раньше, но сегодня продолжал сидеть, невозмутимо строгая палочку, и это несколько настораживало Олексина.
— Вы очень хорошо говорите, — сказал неизвестный, подходя. — Горячо, увлечённо.
— Не смейтесь надо мной, — вздохнул Фёдор. — Я жалкий недоучка.
— Ну зачем же? Вы весьма убедительно доказали, что совесть возникла на классовой основе. Не ново, конечно, — а что ново в нашем мире? — но вполне своевременно. Разрешите представиться: Беневоленский Аверьян Леонидович, из породы вечных студентов. Вас, Фёдор Иванович, помню ещё мальчиком, поскольку вырос по соседству, в сельце Борок, там приход моего отца.