Она кричала оттуда и махала белым платочком.
– Я вернусь! – крикнул Нестор в ответ. – Я скоро вернусь!
Чтоб видеть его, она подпрыгивала, на несколько мгновений зависая в воздухе как балерина, но Нестор опустился уже глубоко и перестал видеть тех, которые были наверху.
– Ты уверен, что это будет скоро? – послышался голос. Это был Боб.
– Ты здесь? – спросил Нестор.
– Присядем перед дорогой, она будет длинная, – сказал Боб и сел на ступеньку.
За дверью был туннель, за туннелем – дверь. И так много раз.
Но идти было проще, чем когда-то прежде. Спасибо Ивану – не нужно было ни проходить сквозь стену, ни пересекать движущиеся ленты эскалаторов и разделяющие их балюстрады.
Все туннели были одинаковы, и Нестор, проходя, доставал свой кривой фломастер и помечал стены крестиком или кружочком. Чтобы знать, если они начнут ходить кругами.
– Мне кажется, – сказал Боб, – это у тебя все равно как отмечать путь по реке, ставя зарубки на борту лодки или крестики вилами по воде.
После этого Нестор стал чертить вместо кружочков птички, а вместо крестиков – галочки.
Иногда Боб вынимал у него из руки кривой фломастер и от сердца рисовал на стене большую матерную букву.
И вот, на стене очередного туннеля Нестор увидел все нарисованные им прежде птички и галочки, а матерные буквы сложились в большое красивое слово.
Нестор смотрел: это были буквы, это была стена, и буквы были отдельно от стены, на которой были нарисованы, и ясно было, что они всегда были отдельно.
Боб прав был насчет зарубок на борту лодки, и еще более прав, говоря о воде и вилах.
– Кровь отдельно, мозги отдельно, – пробормотал вдруг топорик Родион со своего места подмышкой и заворочался.
Нестор посмотрел по направлению его взгляда и увидел, что сверху по эскалаторам (все четыре дружно работали вниз) спускаются старухи в черном. У каждой была тряпка, которой она вела по своей полосе, стирая где пыль, где грязь, а где – нарисованные прежде слова и знаки, которые разбегались из-под наезжающей на них тряпки, словно собаки из-под ножа бульдозера.
У одной старухи, самой высокой и черной, была коса на плече. Хищный зловещий блеск витал над лезвием.
«Не на мою ли шею заточена эта секира?» – думал Нестор.
«Может, это конец, – думал он, – но хорош ли будет такой конец?»
Конечно, Родион рвался в бой, и кюкель, как всегда, был за пазухой, да и Борис, которого звали Боб, был готов пригодиться со своим гвоздем в сапоге. Но Нестор медлил обратиться за помощью.
Может быть, секира по шее – это выход? И следует уступить, склонить перед ней голову, принять как неизбежное? Но повлечет ли за собой отсечение головы во сне пробуждение в реальном мире или за ним последует продолжение знакомого сна с какой-то переменой обстановки – что можно будет назвать в некотором роде реинкарнацией?