Наташа вошла внутрь. Шкаф был достаточно просторным, чтобы здесь смогли разминуться два взрослых человека. Разминуться? Наташа подумала совсем не об этом, улыбнулась и одернула себя. Приличные девочки не думают о сексе в стеновом шкафу даже с мужем. Она втащила за собой коробку и случайно закрыла дверь. Светильник, казалось, вспыхнул ярче, будто трудяга, на которого возложили ответственность, а он боялся подвести. Наташа посмотрела на звезду — провода к нему не подходили, скорее всего, на батарейках. На сколько их хватит, Наташа не знала, но надеялась, что разобрать хотя бы эту коробку хватит. В конце концов, дверь можно подойти и открыть. Но вот странное дело, ей вдруг захотелось толкнуть эту чертову дверь и убраться отсюда. Ее никогда не пугали ни лифты, ни шкафы, но сейчас будто отсекли этот чулан (вот — это то слово, которое подходит этим сооружениям) от окружающего мира, от мира людей. Паника нарастала с каждой вещью, вынимаемой из коробки. Каждая кофточка или блузка были словно шаги до заветной свободы. И ей хотелось сделать скачок, вывалить все вещи, пнуть их в дальний угол и убежать. Наталья непременно так и сделала бы, но дверь открылась.
* * *
Костя зашел к отцу. Они расположили его на первом этаже, в комнате, которая по проекту закладывалась как кабинет. «До кабинетов мы еще не доросли», — отшутился Константин, когда услышал от риелтора о великой миссии этого помещения. До кабинетов не доросли, и поэтому в лучшем случае это была бы спальня.
Отец спал. Костя подошел к его кровати и взял старика за руку. Шероховатая, прохладная кожа. Он где-то слышал, что люди, на которых лежит тяжкий крест ухода за больным родственником, здорово проигрывают в сентиментальности остальному человечеству. Становятся жестче, что ли. Но с Константином что-то пошло не так, сбой дала эта версия. Он, словно пятилетний ребенок, не сдерживая слез, мог простоять у кровати отца, вспоминая о том, как папа водил его в парк, как часами мог с ним смотреть мультфильмы. Каждое его такое воспоминание образовывало новую волну скорби и сожаления о случившемся. Хотя вины Константина в этом не было абсолютно никакой. Наоборот, они винили отца в произошедшем. Винили до тех пор, пока не увидели его таким. Вся вина была снята в тот же вечер. Он был наказан достаточно. Его не простила только Наташа. Она не говорила об этом прямо, но Костя чувствовал. Поэтому пришлось нанять Фариду. Кстати, именно из-за того, что часть (неимоверно большая) забот об отце лежала на ней, Костя и не потерял сентиментальность.