Тогда кто они такие?
Двое подошли ближе.
— Здравствуйте — поздоровался один из них.
Как последний лох.
Полагалось сказать «Здравствуй, здравствуй, х... мордастый», а потом лепить предъяву или молча гасить. Но что-то помешало Верблюду это сделать.
Вместо этого — он сунул в рот беломорину, щелкнул зажигалкой — исключительно, чтобы увидеть лица подошедших. У подъезда должно было быть освещение — но его конечно же не было, в этом районе было бы странно, если бы было по иному. Неверный свет зажигалки — высветил худое, белое как мел, напряженное лицо подошедшего. Были видны и глаза, и от выражения глаз — Верблюду стало не по себе.
«Трекнутый[19]», — пронеслось в мозгу
Повод нервничать был — в городе и области действовал маньяк, причем безнаказанно действовал уже больше десяти лет[20]. Менты оттого зверели, а опасаться приходилось всем — хоть он только детей и баб валил, но упасти Господи, такому на дороге попадешься. Этот — вряд ли маньяк, но все равно... неладно тут что-то.
— Чо надо? — грубо спросил Верблюд.
— Агапетян тут живет? Жанна Агапетян.
Мусор? Молодой больно...
— Не знаю такую... — отвечать на любые вопросы здесь считалось «западло»
Неизвестные — перебросились на языке, из которого он ничего не понял, но это был тот же самый язык, как и тот, что в песне, играющей на весь двор из магнитофона.
Тот, что стоял впереди — порылся в кармане и что-то протянул сидящему на корточках Верблюду — кстати, из этой позиции пырнуть стоящего ножом в артерию очень даже просто. Верблюд зажег зажигалку — это оказалась купюра. Пятерка.
Это был косяк. И серьезный. Здесь нельзя было давать кому-то деньги, нельзя было показывать свою слабость, нельзя было жалеть, это было поводом для нападения. Но в свете зажигалки Верблюд увидел не только купюру. Тот, что стоял впереди — нервно тискал что-то в кармане, а тот, что стоял чуть позади — передвинул какой-то предмет под курткой. И Верблюд понял, что и у того, и у другого — волыны. А это уже серьезно...
— Шкет. Агапетян... слышал такую...
Шкет жил в этом подъезде
— Жанка что ли? Она на четвертом живет, на среднем стояке. А чо?
Тяжелое молчание. Двое — Верблюд видел, что они очень молоды, хорошо, если двадцать пять есть — молча прошли мимо уголовников к двери подъезда. И уголовники — ничего не попытались предпринять...
— Слышь, братва... — озадаченно протянул Шкет — а чо это они?
— Через плечо! — бросил Верблюд — ноги!
Уголовники подхватились, и как крысы шмыгнули в темноту...
Двое молодых людей — не спеша поднялись на четвертый этаж. Лестница здесь была грязная, убогая, заплеванная, испещренная житейскими мудростями и сожалениями типа «Наташка сука. Мне не дала». Ни одному, ни другому — до этого не было никакого дела. Жить — они здесь не собирались...