Компаньоны переглянулись. Убер почесал затылок.
– Хмм. А с какой целью, интересно?
Бывший царь помедлил. Благословен Тот, в Чьей руке власть. «Чтоб вы сдохли, твари».
Всем наплевать, что ты царь. Даже этим, жившим на соседней станции…
Теперь так будет всегда, понял он с ужасом.
«Привыкай, мелкий засранец. Неудачник. Слабак». Привыкай – или борись.
Он придал своему голосу мягкость:
– Я не хочу быть обузой, если мы на кого-нибудь наткнемся. Я хочу помочь.
Убер безжалостно рассмеялся:
– А ты не натыкайся. Вот и все.
Ахмет прикусил губу. Слова рвались наружу, но – не сейчас, не время. Он уже до этого неправильно себя повел. И вот последствия.
«Я буду держать себя в руках. Обещаю», – подумал Ахмет – и вдруг почувствовал себя алкоголиком, который клянется не пить с завтрашнего дня. С понедельника. И никогда не держит слово.
– Вперед, – сказал Убер. – Двинулись.
* * *
Скоро будет Дворцовая набережная. «Странно, что мы почти не встречаем мутантов», – подумала Герда. Улицы Питера за редким исключением – вроде незабвенного Бармалея – словно вымерли. Даже собак Павлова не видно. Неужели это из-за начавшейся под землей войны? Герда не понимала.
«А говорили, на поверхности даже шага нельзя ступить, чтобы не встретиться с тварью».
Похолодало.
– Мы так окочуримся, – пробурчал Убер. Даже бодрый скинхед начал сдавать. Герда чувствовала, как застывает кровь в руках и ногах. Колени чужие. Усталость навалилась такая, что даже сил ругаться нет.
Так и замерзнуть недолго. Герда поежилась.
Ветер усилился. Снег пошел с новой силой. Дыхание из фильтров поднималось клубами, стекла запотели и покрылись тоненькой коркой изморози.
Зато Мойку перешли без происшествий. Повезло, хотя скинхед заметно нервничал. Убер даже попытался перекреститься, затем вспомнил…
– Я же атеист! – он возвел руки к небу. – Тьфу, чуть не прокололся.
Герда сдержанно засмеялась, Комар улыбнулся. Таджик, как обычно, не выразил никаких эмоций. Ахмет промолчал.
Свернули влево на Миллионную улицу. Вперед. По тротуару, скользкому, подмерзшему. Мимо рядов автомобилей, застрявших здесь навсегда. Сюда Бармалей не добрался, машины стояли целые. В некоторых сидели скелеты.
Гладкие, без единого волоса, черепа.
– Словно умирают только лысые, – пробурчал Убер. Поежился, похлопал себя по плечам руками. – Холодно, блин. Живее, живее!
Теперь направо, по Зимней канавке. Серые фасады. Ржавые, обледенелые водосточные трубы. Осколки кирпича, битое стекло, железяки, пластик, банки. Мусор был занесен слоем снега. В проходе между домов, над каналом, медленно парил зеленый пакет…