Правило номер три. Иногда тут загораются лампы. Не бегите, не кричите, не хватайтесь за оружие. Электричества, естественно, здесь нет со времен Катастрофы. Но вспыхивающую лампу я видел лично. Причем, что интересно, провод у нее был выдернут из розетки.
– Что еще? – Убер помедлил. – Ага! Иногда слышны голоса. Словно люди идут рядом и беседуют. Голоса будто прямиком из прошлого, потому что обычно говорят о какой-то ерунде времен до Катастрофы. Постмодерн, деньги, цены на нефть, современное искусство, котики, но чаще какие-то сериалы. Это, конечно, не призрак-зануда, что обитает в Михайловском замке, но тоже приятного мало. Иногда звуки бывают – просто жесть.
Отсюда четвертое правило: не бегите, даже если услышите что-то страшное или неприятное, или, скажем, наоборот, очень приятное. Здесь нельзя бегать. Ка-те-го-ри-чески. Все понятно?
Комар кивнул, Герда сказала «да», Таджик промолчал. Ахмет дернул щекой. Но под маской этого никто не увидел.
– Ну, что поехали?
Убер помедлил. Свет его фонаря медленно пополз по полу.
Лестница вела на второй этаж. Они медленно поднялись наверх, вошли в зал. Шаги отзывались гулким эхом.
– Слышите? – Герда понизила голос.
Тук, ту-тук, тук, ту-тук.
Мерный стук. Зловещий и гулкий, он разносился по Эрмитажу, словно источник звука находился где-то неподалеку.
Но была у этого звука какая-то потустороннесть. Зловещая голодная обреченность. Иссушенные, замерзшие тела. Лед и холод. Одиночество. Смерть.
– Убер?
– Это метроном, – ответил скинхед. – Тихо всем! Замрите и слушайте.
Они стояли в полной тишине и слушали, как метроном отсчитывает удары.
Тук, ту-тук. Тук, ту-тук. И эхо.
Звук затих. Наступила тишина.
– Теперь можно, – сказал Убер.
Убер молчал. В темноте его глаза казались прозрачными.
– Убер?
– У меня всегда мурашки по спине от этого звука, – сказал скинхед негромко. – Слышите? Никогда не нравился.
– Он здесь всегда? Это звук?
– Да. И длится ровно одну минуту. Я засекал. Ровно минута – секунда в секунду.
– И что это значит?
Скинхед пожал плечами.
– Я спрашивал у старых диггеров. Говорят, это связано с Великой Отечественной и с блокадой Ленинграда немцами. Мне всегда не по себе, когда я это слышу. Тогда, в Блокаду, по радио передавали только звук метронома – чтобы жители понимали, что Ленинград еще жив, еще держится. Что сердце города еще бьется.
Следующий зал прошли в молчании. Опять картины, опять статуи – здесь одна из статуй упала и разбилась на несколько белоснежных частей.
Скинхед остановил Комара, показал кивком в угол зала.
– Кресло в углу видите?
Компаньоны остановились за его спиной. Таджик чуть поодаль.