– Пошевеливайся, убогие! Вперед! – командовал Кеша. В руке у него был пистолет. – Живее, живее, мать вашу!
Они прошли мимо Герды. Герда огляделась, снова пробежала взглядом по колонне заключенных. Все на месте, кажется… кроме одного.
Герда обогнала колонну, окликнула помощника:
– Кеша! Кеша!
Помощник нехотя повернул голову, остановился, посмотрел надменно.
– Чего тебе?
– Где Василий Михайлович?
– Там, – Кеша вдруг расплылся в злорадной, мерзкой ухмылке. Мотнул головой. – Сзади. Догоняет.
Что означает эта ухмылка, Герда не поняла.
– А где этот… – она на мгновение замялась. – Дьявол который?
– Кто? Дьявол?.. Лысый, что ли? Шеф его увел.
– Куда? Зачем?
Кеша оскалился.
– Я откуда знаю? Начальство приказало. Перевели этого урода из общей камеры к нам в шерифскую, там еще один бродяга сидел…
– Но шериф должен их вывести! Если веганцы…
– Откуда я знаю?! – закричал вдруг Кеша. – Это вообще не мое дело! Не стой на дороге! – он отпихнул ее сторону, грубо. – Не до тебя. Вперед, вперед!
Герда отступила в сторону. Вот мелкий засранец. Ладно, потом.
Василий Михайлович отстал от своих помощников метров на пятьдесят. Он шел неторопливо, словно никуда не торопился. И шел один. Значит, заключенные… и дьявол тоже, остались на Владимирской…
Герда встала перед шерифом. Тот нехотя остановился, поднял голову. Лицо его было помятым, бесформенным.
– Василий Михайлович! Василий… – Герда замолчала. – Где этот… Дьявол? Индеец?
Шериф посмотрел на нее взглядом с хитрецой, улыбнулся. Герда внезапно поняла, что от него бьет перегаром. Словно дубиной, наотмашь.
– Василий Михайлович, вы опять?!
Шериф пьяно мотнул головой.
– Н-не твое… д-дело.
– Где он?!
Глаза шерифа были пустые. Мутные. Мертвые.
– Василий Михайлович!
– Т-тебе какое дело? Что ты вечно… л-лезешь? Ничего с ним не будет. О себе… п-подумай. Б-будешь?
Шериф достал металлическую фляжку с гербом, протянул девушке.
– Т-ты только попробуй, сразу п-полегчает… Я…
Герда не дослушала. Развернулась, обогнула шерифа и побежала вперед, на Владимирскую.
– Вот же д-дура, – сказал шериф. Покачнулся, не удержал равновесие и сел задницей между рельсами. Прямо в лужу.
Шериф поднес фляжку к губам, запрокинул… потряс надо ртом. Пусто!
Он отбросил фляжку в сторону.
– И ты д-дура, – сказал он и вдруг заплакал. Мимо брели беженцы. – И я д-дурак.
* * *
Ему снился Васильевский остров, ночь, зима и снег, падающий крупными хлопьями. Ему снился черный человек, стоящий посреди улицы, снежинки опускались на его плечи и волосы – так, что они почти уже превратились в сугробы. Слева и дальше темнел покосившийся силуэт Лютеранской церкви. Кажется, на его крыше застыли крылатые тени.