Навсегда (Окунев) - страница 20

На первую страницу
Спасти нельзя. Он все равно сгорит.

ИТАЛЬЯНКИ ЭМИЛИО ГРЕКО

Их из музея увезли
В другие города.
Но как во мне они смогли
Остаться навсегда?
Как удалось меня пленить,
Найду слова — солгу.
Нет, это точно объяснить
Я все же не смогу.
Условно все, но мастер прав.
И в каждой из скульптур
И утонченно гордый нрав
И избранность натур.
Взглянул — и сразу обожгло.
Чей облик тут? Чья стать?
Не мог же он из ничего
Ту искру высекать.
Художник не ловил ворон,
Он шел, искал, глядел,
А люди думали, что он
Слоняется без дел.
Свой у искусства произвол
И свой предчувствий дар:
Старинной площадью прошел
И вышел на базар.
Верней на рынок. И толпа.
И апельсинный рай.
Но мастера ведет тропа
На самый, самый край
Судьбы. Удачи. Как удар —
Вдруг профиль. Лишь на миг.
И совершенства, а не чар —
Вершинности достиг.
Тут, как глупец, раскроешь рот.
— Сеньора!..
                  — Что, сеньор?
Осанка. Шеи поворот…
И взгляд. Не взгляд, а взор.
Богини взор. С нее пиши!
Мадонна пред тобой!
Есть клады в тайнике души
У женщины любой.
То мастеру, как бес в ребро.
Ему ли не суметь:
Он там увидит серебро,
Где остальные — медь.
…А может, было и не так.
Но я — что извлеку?
Он подарил мне не пустяк —
И счастье, и тоску
По тем, что в дальней стороне.
Но власть их велика.
И не дает покоя мне
Счастливая тоска.

СТРАЖ «ДЖОКОНДЫ»

«Он променял должность директора предприятия на пост сторожа у творения Леонардо да Винчи…»

«Известия», 1975 год
Я прошу, вы в балладу мою загляните:
Я поведать хочу, как музейный служитель
Выбрал высшее благо: являться свободно
К божеству совершенства, чье имя — «Джоконда».
Но «свободно», конечно, не точное слово.
Каждый раз он волнуется снова и снова.
Двадцать лет неприметный служитель музея
На посту там, где толпы проходят, глазея
И трактуя улыбку ее, как угодно.
Не заметили, как шевельнулась «Джоконда»,
Иронично, загадочно смотрит, но зорко
Мимо дам, знатоков и банкиров Нью-Йорка,
Что не могут, ценя идеал абсолютный,
Не оценивать в долларах тут же и фунтах,
Смотрит мимо и тех, восклицающих: «Гений!
А каков колорит! А игра светотени!»
Смотрит, смотрит она, любопытных минуя,
На того, кто влюбился в нее, как в живую,
И кто в утренний час, когда спят парижане,
Двадцать лет к ней подходит с немым обожаньем.
Кто однажды решил все вопросы, ответы
И ушел из директорского кабинета.
Навсегда. Не колеблясь. И не был печален.
Ну, а люди вокруг головами качали.
Говорили о том, что он болен, бесспорно,
Что поступок его — отклоненье от нормы.
О, блюститель рассудка, о, праведник хмурый,
Отклоненье от нормы Петрарка с Лаурой?
Отклоненье от нормы Беатриче и Данте?
— Но ведь он — рядовой! Ну а те-то — гиганты!
Следующая страница