Навсегда (Окунев) - страница 30

На первую страницу
На бульваре Тверском — наш родной, институт.
Помнишь, как в Лианозово мы на двоих
Все делили по-братски — от хлеба до книг.
Мог ли знать я, что час приближается наш,
Что за Волгу, за город мой жизнь ты отдашь?
Харьковчанин, поверь: я свой долг не забыл.
Ты был в сердце, когда я в твой Харьков входил.
Я на Конную площадь вступал поутру.
И вдруг встретил твою там Олесю, сестру.
Нелегко уцелевшим бывает порой
Повстречаться с погибшего друга сестрой.
И приходом своим боль усиливать ран.
Четверть века прошло. Спит Мамаев курган,
Но не дремлет бессмертная память знамен.
Я читаю: «Кульчицкий». Я вижу, что он
Жив! Его к неумолкшим, к живым
Причисляет Россия — воспетая им!
II
Вот, покинув Перловскую, прибыли мы
В Лианозово утром с Кульчицким вдвоем.
На руках есть письмо, и у чьей-то кумы
Мы вольготно, роскошно теперь заживем.
От предчувствия благ мы сходили с ума.
Но хозяйка нас вышла встречать на крыльце,
Все, что ждать мы могли, иронично весьма
На надменном ее отразилось лице.
Все черты говорили заранее «нет!»,
И в глазах отрицанье и в линиях рта.
— Свет зажечь? Чай согреть? Ишь чего!
                                             И в ответ —
Все нельзя!
И Кульчицкий сказал: — Красота!
Вызов принят. Вчера ведь девчонка одна
Искушала в своей озорной красоте:
Если жаждет ее он, как сам сатана,
Пусть с ней ночь просидит на могильной плите.
III
Но азартные годы не все кувырком.
И студенты реально входили в беду.
И Отрада с Копштейном в сороковом
Разве умерли на романтическом льду?..
Разве Миша Кульчицкий — поэт и солдат —
Был угодливо тих, деловито умен?
Нет, совсем не тихони спасли Сталинград
И остались на вечном граните знамен.

ИЛЬЯ ЛЬВОВИЧ СЕЛЬВИНСКИЙ

I
Мне Давид Кугультинов поведал о том,
Было то в предвоенном, сороковом.
Изумлялись (степные им краски новы)
Наши гости — писатели из Москвы.
И намечено было в один из дней
Показать диковатых калмыцких коней.
Неподатливость вечной загадки кляня,
Вот выводят строптивое чудо — коня.
Понимают умельцы и удальцы,
Что поддела — стихию вести под уздцы.
Вот он, вызов судьбы — необузданный конь.
Укроти, усмири — и уйдешь от погонь.
И пройдешь сквозь огонь, но попробуй затронь
На взаимность глядит иронически конь.
Вот один хоть и ловок, а все же слетел,
И пытать снова жребий он не захотел.
Чья же воля прикажет, рискнуть повеля?
Кто второй?..
                 — Да куда ты! Опомнись, Илья!
Поубавь-ка азарт. Вновь за старое. Брось!
И потом неприлично, подумай, ты — гость!
Риск Сельвинского — это не риск новичков.
Так решимость посвечивала из-под очков,
Так, что Городовиков — сам хозяин легенд —
Сомневался и медлил всего лишь момент.
Следующая страница