— Шарлах — мужчина… — равнодушно отозвалась Алият. С таким видом говорят о чём-то само собой разумеющемся.
— А я? — невольно спросил он.
Алият вскинула голову и, должно быть, хотела сказать очередную резкость, как вдруг взгляд её стал несколько растерянным.
— Тебя не поймёшь… — нехотя призналась она. — Моря не боишься…
Ар-Шарлахи невесело усмехнулся:
— Как можно бояться того, чего нет? Смерть это, бессмертие или просто много воды — какая нам разница, если туда всё равно не добраться!.. Не думаешь же ты, что я и впрямь найду выход к морю?
— На что же ты тогда надеешься?
Теперь уже затосковал Ар-Шарлахи. С надеждами дели обстояло из рук вон плохо.
— Жду, когда колесо отвалится, — буркнул он, с запоздалым сожалением вспоминая набегающий прямо по курсу красно-чёрный обломок. Не скомандуй он тогда рулевым — глядишь, и впрямь запороли бы колёсико…
— У всех кораблей сразу?
— Послушай, — сказал он сквозь зубы. — Что бы ты там ни затевала, твоим сообщником я всё равно не стану. Считай меня трусом, шутом, пьяницей, но пойми ты: я ненавижу бунт! Я ненавижу кровь!.. Всё, о чём я мечтаю, — это чтобы меня оставили в покое!
Недоумённо сдвинув брови, Алият пристально смотрела на Ар-Шарлахи.
— Нет, всё-таки ты дурак… — с сожалением решила она наконец. — Ну кто же теперь оставит тебя в покое?
* * *
К вечеру под колёсами зашипели белые барханы Чубарры. Ветер стих. Быстро схлынули серые сумерки, и наступила ночь — беспокойная ночь полнолуния, толкающая людей на отчаянные дела и опрометчивые поступки. Именно в такие ночи удаются самые дерзкие грабежи и дворцовые перевороты. Разбойничья злая луна становится идеальным диском, и особенно чётко обозначается на нём голубоватый контур верблюдицы — матери четырёх верблюдов, на которых предки спустились когда-то с горных отрогов Харвы. Души погонщиков, обитающие теперь на луне, слетают в эту ночь на землю, чтобы смутить покой своих потомков, лишить их сна, нашептать безрассудные замыслы… И предкам не объяснишь, что времена изменились и что слово «разбой» для выученика премудрого Гоена означает вовсе не подвиг, а нечто совсем иное.
А следующей ночью луна пойдёт на ущерб, тревога понемногу уляжется, душа прояснится…
Караванный был настолько мудр, что не рискнул ползти в ночном безветрии черепашьим шагом — приказал сделать остановку до утра, надеясь завтра воспользоваться господствующим здесь восточным ветром и двинуться в путь под всеми парусами.
Облитые жидким серебром корабли припали к светлому от луны песку подобно четырём огромным скорпионам. Ар-Шарлахи не спалось. Он сидел ссутулившись, как бы разрезанный пополам полосой холодного света, бьющего в пол из широкой амбразуры, и с тоской думал о том, что будет завтра. Сколько ещё времени ему удастся морочить голову досточтимому Хаилзе, делая вид, что и впрямь не может отыскать проход в скалах, который был где-то здесь?..