При всем при том сказка должна содержать мораль, подходящую для старшей группы детского сада, но содержание ее должно вынуждать нас прятать ее от малолеток, не достигших паспортных лет.
А одно из прекраснейших за всю игру заданий дала мне Ольга Гребнева (ее имя тоже должно быть знакомо читателям ФРАМовских сборников):
А напиши-ка ты мне сказку.
Скажем, арабскую сказку-притчу про жестокую судьбу, испытывающую невинных и праведных, заставляющую их сомневаться в справедливости мироздания и приводящую к счастливому концу только тех, кто, усомнившись, укрепился в вере своей.
В сказке должно быть про любовь, но без единой женщины.
И должны присутствовать магические артефакты, от которых есть польза, но вреда все равно больше. Числом три. Два должны принимать участие в действии, один только упоминаться.
Порывшись в архивах, мне удалось вспомнить, что на самом деле это задание предназначалось другому игроку, но мне оно так понравилось, что тут же появилась «Сказка о купце, юноше и обезьяне», первая из этого цикла.
Согласно все тем же архивам, играли мы в конце 2003 – начале 2004 годов, потом, как это часто бывает, энтузиазм участников угас, игра скисла, однако, мне далеко не сразу удалось избавиться от привычки время от времени писать смешные стилизации, поэтому тексты «Почему люди всегда спят», «Голодный шаман», «Андриамбахуака и Занахари», «Лисьи чары», «Сага про Йона Упрямца и кита», были написаны уже без всяких заданий.
Сказка о купце, юноше и обезьяне[7]
Арабская сказка
Рассказывают, что в стародавние времена в городе Багдаде жил купец по имени Хусейн аль-Хаттаб. Он унаследовал от отца гарем из четырех пери преклонных лет и торговлю кунжутом и перламутром. Взяв дело в свои руки, сей достойный муж навел порядок в отцовской лавке и преумножил семейные богатства, да столь быстро, что соседи стали поговаривать, будто в саду Хусейна зарыта волшебная лампа или иное какое-то обиталище джиннов, от которых, как известно, много бывает пользы в купеческом хозяйстве, но вреда для души правоверного все же несравнимо больше.
Хусейн аль-Хаттаб знал об этих слухах, но не гневался: пусть себе болтают что хотят. «Мне бы только, – думал он, – гарем отцовский прокормить-нарядить, а то папа говорил, пери, а жрут они, как бездомные дэвы. Да и евнуха им, что ли, нанять нового, молодого и образованного, а то ведь скучают старые ведьмы. Жалко их. Какая-никакая, а все же родня».
Такой уж он был достойный человек, этот Хусейн аль-Хаттаб. Только о чужом благе и заботился, а на себя давно уж махнул рукой. Вел жизнь праведную и невинную, ибо некогда ему было ерундой заниматься. Оно ведь как: засядешь с утра кунжутные зерна да перламутровые пуговицы пересчитывать, намаз сотворить не успеешь, а тут уж ночь на дворе, в Алям-аль-Митталь пора. Ну, то есть, как говорят в таких случаях неверные, баиньки.