Тем временем собака выгнулась дугой и жутко завыла, переходя на визг, резко вскочила на все четыре лапы, подпрыгнула и завертелась волчком на месте.
«Она же бешеная!» – промелькнула мысль у Рогира, и он быстро ретировался в дом, наблюдая за происходящим уже из окна. Словно безумная, псина продолжала крутиться, раскидывая лапами вырванные чахлые кустики его лекарственных трав. Затем, упав на бок, она продолжала вращать всеми четырьмя лапами, как бы прыгая куда-то. Собаку снова выгнуло, голова ее неестественно запрокинулась, окровавленная пасть ощерилась, обнажая разорванный в клочья язык, глотка исторгла хриплый стон, и несчастная животина испустила дух.
Рогир долго еще смотрел на бездыханное истерзанное тело собаки, сопоставляя в голове то, что он видел вчера у ван Ритта, и сегодняшнюю агонию собаки, повернул голову к маленькой скамье, где лежала тряпица с зернами почерневшей ржи, и криво улыбнулся…
4
Хоронили Марию ван Ритт в наскоро сколоченном закрытом гробу, на чем настоял сам епископ Ансельм, дабы не ввергать в ужас горожан. Похороны, несмотря на знатность и достаток семьи ван Ритт, проходили очень скромно и в некоторой спешке, стражники магистрата даже не пустили к процессии делегацию обеспокоенных представителей цехов ремесленников города, пришедших выразить уважаемому главе совета ремесел Гуго свои соболезнования. Это всё дало повод для сплетен, разговоров и перешептываний, родились разные версии о смерти доброй Марии – от домашнего насилия до страшной сделки с дьяволом. Люди городили новые домыслы со скоростью несущегося от охотников зайца. Это вынудило магистра Утрехта, епископа и иерархов богословской кафедры решить во время совета засекретить случай смерти Марии ван Ритт от так называемого святого огня, упоминания коего встречались в летописях и церковных анналах. Обычно нашествие святого огня в прежние годы было массовым, клирики расценивали эту напасть как кару небес за грехи погрязшего в мерзостях местного населения. Случай же с Марией был одиночным – пока одиночным. Поэтому совет решил закрыть от народа все сведения о происшествии, а епископ и остальные его подчиненные клирики должны были втрое сильнее призывать людей каяться в грехах своих во время проповедей. Не помешает и крестный ход, который запланировали провести очень скоро. Ситуацию осложняло то, что на днях ожидался приезд Бертольдино Орсини, именитого племянника папы Николая III, и негоже было встретить его новостями о сошествии святого огня на головы жителей Утрехта. Чем же занимаются церковные и светские власти города, если грехи людей достигли такого возмутительного состояния, когда само небо посылает кару в виде столь ужасного и устрашающего недуга? Каноник Рогир де Шийон молча слушал наставления Ансельма, в то время как другие священники осыпали епископа градом вопросов о содержании проповедей, о признаках святого огня и о тех, кого он поражает. Смутный план вырисовывался в голове у Рогира, он боялся пошевелиться, лишь бы не спугнуть ту эфемерную мысль, облачко догадки, подобное дымку от костра на ветру. И чем четче он улавливал смысл, тем труднее ему было сохранять смиренный и невозмутимый вид. Он уже не мог дотерпеть до конца речи Ансельма и кафедральных иерархов и под благовидным предлогом удалился из залы богословской кафедры, быстро устремляя свой шаг в тайный предел знаний – кафедральную библиотеку. Он точно знал, что где-то здесь ранее видел толстый фолиант, довольно потрепанный, но подходящий как нельзя лучше в данном случае, а именно «Бестиарий».