– Уходи, сгинь отсюда, драная кошка! – грубым низким гортанным голосом прорычала Любомира.
Соседка была готова поклясться, что злой дух в то мгновение водил губами и языком Любомиры. Испуганная девушка с криком бросилась к подругам, в панике увлекая их подальше от жуткого видения.
«Они все мешают тебе, гони их всех, они желают тебе зла…»
«Тебе никто не нужен, только он, он будет твоим…»
В голове Любомиры внезапно возник образ Болеслава, ее любого, милого Болюшки, который крепко обнял ее, проводя пальцами по спине, по шее, по груди…
Когда, встревоженный сбивчивым рассказом соседской девушки, к хижине прибижал кузнец, он был ошарашен увиденным: его дочь стояла посреди двора в грязной порванной рубахе и ногтями здоровой руки раздирала кожу себе на груди.
Кузнец хотел было увести Любомиру в хижину, обнял ее, шепча ласковые слова, но она вдруг с нечеловеческой силой отбросила его так, что он не удержался на ногах, одним прыжком настигла лежащего на земле отца, зарычала, хотела было замахнуться на него обеими руками, но в голове запульсировал голос:
«Не смей показывать свою новую руку, не смей!»
Любомиру выворачивало наизнанку. Ее человеческая сущность ужасалась: «Что ты делаешь?! Это же батюшка!» – а властный голос внутри головы требовал, заполняя всё вокруг и вытесняя слабеющее сознание девушки: «Ударь его, пусть знает!» Голос рычал, Любомира не слышала уже ничего, кроме жуткого «Ударь!!!», она уже готова была ударить, но силы совсем оставили ее, и девушка рухнула наземь, лишившись чувств.
Отец в ужасе лежал на земле, обнимая обмякшее тело своей дочери. Он не понимал тех жутких изменений, произошедших в его доброй, отзывчивой девочке, еще совсем недавно забавно игравшей сделанными им тряпичными и деревянными куклами. Без сомнения, причина была в Отшельнице, в ее ведовстве. Она околдована! Нет, этого не может быть! Проклятая старуха! Но тут же кузнец вспомнил и то, о чем предупреждала его старая ведунья: «Выбирай, или смерть, или это…»
Плача и не скрывая слез, кузнец втащил свою бесчувственную дочь в полумрак хижины, уложил на тюфяк. Немного помедлив, отец дрожащими руками взял крепкую веревку и не туго, чтобы не поранить, но надежно связал свою дочь, казалось, теперь мирно спящую. Он пролил немало слез, сидя рядом на грубой скамье. Надо молить богов о милости! И принести хорошую жертву Святовиту, и опять молить его, чтобы он принял эту жертву.
Кузнец выбрал лучшую козу из бывших у него в хлеву, ту, которая может понравиться Святовиту. Он взял острый, собственноручно выкованный жертвенный нож, бечеву и выбежал из жилища. Родовое капище было совсем близко от хутора, но нужно спешить – до захода солнца оставалось совсем немного времени. Традиции жертвоприношения предписывали закопать лучшие куски от заколотой туши в яму возле идола, а остальное шло на общий праздничный стол, если всё происходило во время летнего Праздника. Сейчас же до Праздника оставалась еще пара дней, да и копать яму совсем не было времени, кузнец соберет кровь жертвенного животного, оросит землю вокруг идола и проведет ночь в мольбе за свою единственную дочь.