— Извините, — говорю я. — Я буду ждать ваших сообщений. Но главное, чего я никак не могу понять, — почему она сама не пишет? Я-то ведь никуда не переезжала!
Меня заботливо провожают до лифта. В сущности, милые женщины. Нужно поблагодарить их.
— Вам далеко ехать? — спрашивает одна из них участливо.
«Все смотрели на него с каким-то странным любопытством и с каким-то необъяснимым, загадочным участием…»
— Может быть, попросить кого-то проводить вас?
— Нет, что вы! Спасибо, — говорю я. — Все в порядке. — И даже пытаюсь улыбнуться.
Все в порядке. Нужно только взять себя в руки и набраться терпения. Так или иначе когда-нибудь эта загадка разрешится.
Едва сойдя с электрички, я тут же натыкаюсь на Пятиведерникова. Только его мне сейчас не хватало. Он явно пьян и потому решителен и игрив. Наверно, угощался в одной из привокзальных забегаловок — лечил душу. Мое появление воспринял как нежданную удачу.
— Госпожа советница! Какой сюрприз!.. Давненько не виделись. Если я правильно понимаю… (пауза, собирается с мыслями и подыскивает подходящие к случаю выражения) госпожа советница изволили отлучаться… Ба, уж не в столицу ли наведывались?.. Угадал? Что же не сообщили? Охотно составил бы компанию. Бросил бы все дела — черт с ними, с делами! — и предстал бы по первому зову. Ей-богу, рад услужить. Или не нуждаетесь? Брезгуете? Напрасно — исключительно от чистого сердца… Вместе прогулялись бы. При взаимном удовольствии…
Мое молчание не смущает его, напротив, поощряет к дальнейшему развитию монолога.
— Что ж — пусть так! Одинокая прекрасная дама… путешествует в трагическом одиночестве. Действительно — мало ли какие житейские обстоятельства? А я навязываю свое утомительное общество. Неделикатно. Женщина имеет право на маленькие невинные тайны. Вы правы — гнать этих наглых приставал! Неразумно сующих свой нос…
— Слушайте, не лень вам так бездарно паясничать?
— Нисколько. Тем более, если сумею таким образом развеять вашу печаль. Вы ведь печальны? Отчего? Откройте свое натруженное сердце, поделитесь с истинным преданным другом вашей благородной скорбью…
— Хватит, остановитесь, — требую я. — Не тащитесь за мной! Остановитесь вот тут, на этом месте, и не смейте преследовать меня. Измените направление своих мыслей и движения.
Как бы не так — остановиться, изменить направление мыслей! Нет уж, ни за что. Я пересекаю длинную привокзальную площадь, украшенную сквером с фонтаном и памятником одного из королей или военачальников — нет, кажется, все-таки одного из наших славных королей, хотя и в военном мундире, — он тащится рядом и в полный голос разглагольствует: