— Вы погубили себя, и меня вместе с вами, вот чего, — ответил Банс.
— Чепуха, Банс, — сказал мистер Хардинг, — никто никого не погубил. Я надеюсь, мы расстанемся друзьями, и каждый из вас выпьет стакан вина в добром согласии со мной и промеж себя. Не сомневаюсь, что в новом смотрителе вы обретёте доброго друга, а если вам будет этого мало — что ж, я не уезжаю далеко и буду иногда к вам заглядывать.
И, закончив речь, мистер Хардинг налил вино, сам подал стаканы каждому из сидящих, поднял свой и сказал:
— Бог да благословит вас всех! Искренне желаю вам всего наилучшего. Надеюсь, вы будете жить в довольстве и скончаетесь, уповая на господа Иисуса Христа и благодаря Всемогущего Бога за всё то доброе, что Он вам дал. Бог да благословит вас, дорогие друзья! — И мистер Хардинг выпил своё вино.
Вновь по кругу пробежал гул, более отчётливый, чем вначале, и на сей он выражал признательность мистеру Хардингу. Увы, в нём было мало искренности. Бедные старики! Угрызения совести и стыд мешали им быть искренними. Как могли они призвать на него благословение Божье в полный голос и с неподдельным чувством, зная, что именно их клика выгнала его из счастливого дома, отправила на старости лет под чужой кров! И все же они постарались сделать хорошую мину, выпили вино и ушли.
В прихожей мистер Хардинг пожал каждому руку и каждому сказал доброе слово о его заботах и хворях, и они, что-то промямлив в ответ, расползлись по своим норам.
Все, кроме Банса, который остался попрощаться отдельно.
— Есть ещё бедный старый Белл, — сказал мистер Хардинг. — Я не могу уйти, не простившись с ним. Идёмте со мной, Банс, и возьмите вино.
Они отправились к дому стариков и вошли к Беллу, который, как всегда, лежал на кровати.
— Я пришёл проститься с тобой, Белл, — произнёс мистер Хардинг громко, поскольку старик был туг на ухо.
— А вы правда уходите? — спросил Белл.
— Да, и принёс тебе вина, чтобы мы расстались друзьями, как жили.
— И вы правда уходите? — повторил старик.
— Да, правда ухожу, Белл.
Бедный лежачий старик по-прежнему держал руку мистера Хардинга в своей, и тот подумал было, что встретил искру тепла в том, в ком меньше всего ждал: бедный старый Белл почти выжил из всех человеческих чувств.
— И, ваше преподобие, — начал Белл и замолчал. Его дряхлая голова тряслась, впалые щёки втянулись ещё глубже, глаза на мгновение загорелись, — и, ваше преподобие, значится, мы получим по сто фунтов в год?
Как мягко постарался смотритель загасить ложную надежду, жестоко смутившую покой умирающего! Неделя — и он стряхнёт тленную оболочку[67], через одну короткую неделю Господь заберёт его душу к себе; ещё семь томительных дней и ночей недвижной бесчувственности, и всё будет кончено для бедного Белла в этом мире; и все же в последних своих членораздельных словах он требовал денег и почитал себя истинным наследником богатств Джона Хайрема! Да не вменится ему, бедному грешнику, этот грех!