— Я никогда такого не говорил, мисс Хардинг. Я…
— Да, — перебила Элинор, чьё красноречие теперь лилось потоком. — Да, я уверена, вы не говорили, но говорили другие, и если такое будут писать и дальше, это убьёт папу. О, мистер Болд, если бы вы знали, в каком он состоянии! А ведь папу мало заботят деньги.
Оба слушателя, брат и сестра, горячо согласились с последним утверждением и сказали, что в жизни не встречали человека, более чуждого сребролюбию.
— Спасибо, что ты так говоришь, Мэри, и вам тоже спасибо, мистер Болд. Мне невыносимо, когда о папе говорят плохо. Он бы сам ушёл из богадельни, но не может. Архидьякон говорит, это было бы трусостью, предательством по отношению к другим священникам, ударом по церкви. Что бы ни случилось, папа так не поступит. Он бы завтра же отказался от должности, от дома и дохода, если бы архидьякон. — Элинор хотела сказать «ему позволил», но вовремя остановилась, чтобы не уронить достоинство отца; горестно вздохнув, она добавила: — Как бы мне этого хотелось!
— Никто, знающий мистера Хардинга лично, и на мгновение его не обвинит, — сказал Болд.
— Но страдает он, — ответила Элинор. — За что его наказывают? Что он совершил плохого? Чем заслужил такие гонения? Он за всю жизнь ничего не сделал дурного, никому не сказал резкого слова. — И тут она зарыдала так, что не могла больше говорить.
Болд в пятый или шестой раз повторил, что ни он, ни его друзья не винят мистера Хардинга лично.
— Тогда за что его преследуют? — сквозь слёзы выговорила Элинор, позабыв, что собиралась уничиженно молить. — Почему его выбрали для насмешек и оскорблений? За что его так мучают? О, мистер Болд! — И она повернулась к нему, как если бы собиралась перейти к следующей части плана, то есть упасть на колени. — О, мистер Болд! Зачем вы всё это начали? Вы, которого мы все так… так… ценили!
Сказать по правде, реформатора уже постигла кара, ибо его положение было незавидным: ему нечем было ответить, кроме как банальностями про долг перед обществом, которые нет смысла тут повторять, и очередными хвалами в адрес мистера Хардинга. Если бы просителем был джентльмен, Джон Болд мог бы отказаться говорить с ним на эту тему, но не мог же он сказать что-нибудь подобное красивой девушке, дочери человека, которого обидел, той, кого любил больше жизни!
Элинор тем временем взяла себя в руки и воззвала к нему со всей страстью:
— Мистер Болд, я пришла умолять вас: откажитесь от иска!
Болд вскочил, и лицо его приняло смятенное выражение.
— Умолять вас: откажитесь от иска, пощадите моего отца, пощадите его жизнь или рассудок, ибо если это не прекратится, он утратит либо то, либо другое. Я понимаю, как многого прошу и как мало у меня прав просить хоть о чём-нибудь, но я думаю, вы мне не откажете ради отца. Мистер Болд, молю, молю, сделайте это для нас, не доводите до отчаяния человека, который так вас любит!