Когда Стёпка ушёл и мои руки оказались развязаны, я стал действовать. Времени почти не осталось, а столько сделать нужно! Ох и побегаю я. Вздохнув, я осмотрел бойцов, копошившихся буквально в двадцати метрах от меня. Они разгружали машину и носили мешки в баржу. Судя по белой пыли, что их покрывала, в мешках была мука. Изредка косясь на ближайшего охранника, только он мог меня со своего места засечь, если я потеряю осторожность, у остальных моё убежище было в мёртвой зоне, стал ожидать, когда кто-то из пленных отвлечётся. Когда я наблюдал за портом, то видел, что те отходили к кустарнику по малой нужде, при этом охранники пристально следили за ними, как бы они не ломанулись прятаться. Однако в этот раз не повезло: когда разгруженная машина, подвывая мотором, уехала, пленных построили, пересчитали и погнали в сторону дальнего барака, где их держали, окружённого колючей проволокой с двумя вышками и часовыми. Не скажу, что дело усложняется, просто время теряю, а оно и так не резиновое.
Конечно же фразу Степана я слышал и понял, о чём он. Догадаться было не сложно. Правда, я особо не отреагировал, просто кивнул, принимая к сведению, так как весь был в мыслях и планах по освобождению наших. Причём это было на втором месте по важности, главное — увести начальника порта. Вот та птица, что мне нужна. Или не уводить? На месте допросить, если оно подойдёт.
Покосившись на барак, куда заводили пленных, я скользнул к лазу и, покинув пределы порта, побежал к нужному дому. Проникнуть во двор особняка, одного из лучших домов в частном секторе, который немец нагло отжал себе, выгнав прошлых владельцев, оказалось несложно: перемахнул через забор из дикого камня, увитого плющом, быстро осмотрелся: за домом копалась какая-то женщина, вроде картошку обрабатывала. Точно, картофельные кусты. Прикрываясь виноградником и держа наготове наган, я прокрался к двери. Открыв её, петли даже не скрипнули, проник внутрь. Наверху было слышно бормотание, вроде радио работает. Проверив первый этаж, я стал подниматься на второй, проверяя ступеньки, чтобы не скрипели. Именно там начальник в одних кальсонах и находился, пил из высокого бокала вино, курил сигару и слушал берлинское радио. Это был чистокровный ариец, и устроился он здесь основательно: дом, имущество заимел, явно уезжать в ближайшее время не собирался.
Я сразу определил, что немец один, и показался на виду. Пришлось долго бить его по спине, чтобы он откашлялся. Наконец начальник, хрипло дыша, с налитым кровью лицом посмотрел на меня, покосившись на револьвер, и спросил: