В первом месте англичан не оказалось, пусто, а вот приближаясь ко второму, понял: попадание. Костёр воры не зажигали, развернули палатку, мою палатку, и готовили на конфорке, моей конфорке. И жрали похлёбку, приготовленную из запасов моего продовольствия. Часовой был, но он даже не заметил, как я к нему подошёл со спины, хотя и чутко вглядывался в темень, только тут слушать нужно, а не глядеть, и захрипел едва слышно, когда я ему по горлу своим острым ножичком чиркнул. Вот и пригодился свинорез лже-капитана. Вооружён часовой был моим автоматом, подсумки на поясе висели. Я быстро снял всё, пока кровью тот не испачкал, и, подойдя к наполовину вытащенной лодке, осмотрел вещи. Всё переворошено, но вроде всё на месте.
После этого я подошёл к палатке и, слегка наклонившись, проходя, замер у входа: места в ней больше не было, четырёхместная, это не десятиместная.
— Как вам моё продовольствие? — холодно спросил я, держа англичан на прицеле автомата, да и пистолет под рукой, если что, из второго ствола добавлю.
Спрашивал на немецком, и, похоже, меня не поняли, тогда я повторил на русском, вот тут один летун оживился. Коверкая слова, он подтвердил, что знает наш язык, в сорок первом перегонял несколько морских авиаразведчиков в Мурманск и завис у нас на всю зиму, вот и подтянул знание языка. Более того, он меня узнал, мол, видел в немецких газетах, правда, не объяснил в каких.
— У нас на родине воров казнят, а вы — воры, вы увели моё добро. Сейчас выходим из палатки, я не хочу, чтобы пули её повредили.
— Но мы союзники! — воскликнул русскоговорящий.
— Если бы вы подумали головой, то догадались бы, что немцы лодки не прячут, и дождались бы меня. И этого неприятного инцидента не возникло бы. Но вы поступили по-своему, как шакалы. Воры союзниками быть не могут. Если бы вам нужны были трофеи, отбили бы их у немцев, как это сделал я, так нет, вы, как воры, чужое добро только можете уводить. А с ворами у меня разговор короткий. К стенке их ставлю. Вылезайте. Руки держать на виду.
Медлить я не стал, до сих пор злоба на них клокотала, и, как вылезли, перечеркнул их короткой очередью. Те попадали на землю. Подойдя к каждому, ещё и выстрелил в затылок. Никаких эмоций я не испытывал, а злоба неожиданно сама прошла, поэтому чувства были приглушены. То, что выстрелы мои могли слышать, я не переживал, вряд ли они донеслись далеко. Англичане правильно лагерь разбили, не на берегу, а в глубине кустарника, и звуки глушились. Поэтому не думаю, что кто-то слышал мой автомат. Если только ближний пост.