— Пять рублей…
— Но как же! Ну у меня же есть как раз пять рублей, я сейчас дам, только не теряй дар…
Я спрыгиваю с подоконника и, забыв о конспирации, бегу к трюмо за Фенечкой под радугой грозного бабусиного взгляда:
— Отец уезжает, а она в куклы вздумала играть! Другого-то времени не будет, поди…
Я возвращаюсь к папе, по пути откручивая голову одноглазой Фенечке, засовываю пальчик в туловище и зацепляю денюжку…
Я смотрю в окно, как папа с чемоданом подходит к дедусиному «Москвичу» и, несмотря на дождь, убрав зонт, долго машет мне…
Я плачу в унисон дождю и вижу папу сквозь преломленную соленую пелену. Внутри меня удивительная смесь чувств: вместе с ощущением невосполнимой потери я испытываю… счастье, искрящее гранями чувств недолюбленного родителями ребенка.
Я помогла папе остаться волшебником!
А это значит, что на следующий год, когда я вырасту на несколько делений сантиметровой линейки и перейду в следующий класс, папа снова приедет ко мне, и уж тогда он обязательно исполнит мое самое заветное желание…
Моя мама все решения принимала за меня. И не замечала этого.
Помню, мы шли с ней по рынку, по продуктовым рядам, выбирали молочные продукты. Мне тогда было лет 15.
Я — выше мамы на полголовы.
— Ты творог будешь? — спросила мама.
— Нееет, — сморщилась я.
— Завесьте нам два кило, — сказала мама продавцу.
Я помню, как поймала в себе удивление: зачем ты спрашивала, если все равно купила?
— Я же сказала: не хочу творог, — нахмурилась я.
— Ты любишь творог, — пояснила мама.
— Да? — удивилась я. — А, ну тогда ладно.
— Да и полезный он. Там кальций.
Дома я ела творог, политый вареньем. И не знала, вкусно мне или нет. Но мама сказала, что я люблю творог. Значит, люблю.
Я не знала, как понять, что я действительно люблю и чего на самом деле хочу.
Я была не знакома сама с собой, потому что смотрела на себя глазами мамы и думала маминой головой.
Любой грядущий поступок проходил фейсконтроль «Что скажет мама».
Если маме понравится — делай, если нет — отмена миссии.
ПЕРВЫЕ НАШИ КОНФЛИКТЫ С МАМОЙ СЛУЧИЛИСЬ ТОГДА, КОГДА Я ВДРУГ ВЗЯЛА И — О БОЖЕ! — НАСТОЯЛА НА СВОЕМ МНЕНИИ.
Причем в какой-то сущей ерунде. Типа этого творога.
Просто взяла и сказала твердо: «Нет. Нет, мама, я не люблю творог!»
Мама опешила. Это плохой поступок, почти бунт. Он не прошел фейсконтроль. Мама заплакала и купила валокордин. Легла лицом к стене, накрылась одеялом.
— Когда я умру, — сказала мама, — оплачивай коммунальные платежи и подшивай квитки об оплате в зеленую папку.
Мне стало так плохо и так стыдно, что я бросилась к маме, отчаянно рыдая и умоляя ее не умирать. Ради меня.