Шестого августа, в день рождения, я его составил и всех мысленно вычеркнул, а теперь восстанавливаю. Леонтий Востоков, жена (никого не буду вычеркивать), брат, сын, друг, жена друга, ученик, правнучка.
Сбор по списку. Начал со звонков.
Брат.
— Вась, привет. Ты завтра свободен?
— Свободен.
— Сможешь подъехать в Кукуевку?
— Если очень надо.
— Очень. И ее привези с собой. Ты меня понял? Василий засмеялся, повторив свою любимую цитату:
— «Догадался, проклятый, с детства был смышленый!» — и добавил: — Надеюсь, вскоре я буду вообще свободен.
— От чего?
— От этой работы. Ухожу, Леон, не могу больше. Смерть и смерть.
— Ольге плохо?
— Боремся.
— Василий, ты не всемогущ.
— Ну и черт тогда со мною. Ладно, до завтра. Приеду и привезу.
Друг.
— Гриша, привет. Ты ведь завтра свободен.
— В каком смысле?
— Воскресенье.
— Ну и что?
— Приходи ко мне к двенадцати.
— Не хочу.
— Придешь. Я тебе кое-что покажу.
— Что?
— Ну, например, серебряную цепочку с крестиком и серьги. Ты их внес в опись пропавших вещей.
— Не блефуй, Леон.
— Я тебя предупредил.
Ученик.
— Привет Юра. Тебя по-прежнему интересует тайна черного монаха?
— Интересует.
— Тогда приезжай ко мне завтра к двенадцати. Только имей в виду: ты не один его видел.
— Что там выдумывает ваш сын…
— Не сын. Монах шел по улице в развевающейся черной одежде, на которой проступила кровь. И кто-то видел его лицо.
— Не может быть!
— Если ты боишься, сиди дома. Но это ничего не изменит.
— Я приеду.
Сын.
— Коля, завтра к двенадцати я собираю всех оставшихся в живых близких.
— К чему эта комедия?
— Это трагедия.
— Да. Но только для меня.
— Не только.
— Брось! Ты хотел свободы и получил.
— Только истина сделает нас свободными.
— Как будто ты не знаешь, кто ее убил!
— Догадываюсь. Но о своей догадке никому не скажу.
— Что ж это за истина?
— Скажу одному человеку. Наедине.
— Говори.
— Рано. Мне еще далеко не все ясно. В девяностом году мы с матерью, Коля, занимались твоими делами.
— Помню и очень благодарен.
— Она ведь читала про ту страну, куда ты собрался?
— Читала.
— Что именно?
— Не помню. Предостерегала от соблазнов, — он усмехнулся, — как будто их здесь не хватает.
Правнучка.
— Завтра сюда прибудут мои любезные близкие для очной ставки.
— Леон, ты болен.
— Наверное. Но я надеюсь выздороветь.
— Ты собираешься сделать публичное заявление?
— Ни в коем случае.
— И то хлеб… Тогда зачем этот спектакль? Ведь ты обещал прекратить следствие.
— А ты обещала уехать.
— Я и так сделала все, что могла.
— Да уж, дорогая моя! С избытком, фантазией и вкусом… Чувствуется школа либреттиста.
— Я не могла сказать прямо.