Они посмотрели на скрюченный труп у камина — старик оделся как на торжественную премьеру — и абсолютный ужас на его лице как бы пронзил их. Ледяное дыхание вечности — я ощутил его у гроба Прахова.
Она внезапно спросила: «Что такое эвтаназия»?» — «Старик бредил». — «Я докопаюсь».
Василий говорил мне, что именно в тот момент он понял, что убьет ее. Ни про какое «проклятие Прахова» он еще не слыхал, но впервые почувствовал себя убийцей. «Марго, меня лишат практики!» — вырвалось у него невольно и умоляюще. Она тогда не поняла, конечно, и бросила: «Правильно сделают!» Оба разом отвели взгляд от мертвого тела и посмотрели друг другу в глаза. «За что ты хотел погубить брата?» — «Он — предатель!» — «Леон?» — «Пустые слова… а когда я это сделал, меня же считают ненормальным!» — и вновь это слово привело его в бешенство. — «Что сделал?» — «Умертвил отца».
Василий почувствовал ее ужас, который вдруг передался ему. Марго заверила его, что ничего никому не расскажет. «Мерзкая шутка, но если подтвердится, что старик вправду умер своей смертью…». Он ей не поверил.
Однако назавтра у нас на даче, в кругу близких, убедился: действительно — ничего никому… пока!
Слушая мой роман, Василий, по его словам, был поражен совпадением… нет, не фактов, а помыслов: атмосфера смерти в творчестве и жизни, сама суть убийства. Все чаще и чаще их взгляды встречались, и он понимал: она докопалась.
Слова «меня лишат практики» были слишком многозначительны: эта женщина («шлюха», он сказал, но я не повторил это слово профессору), несомненно, рано или поздно положит конец его «милосердной миссии».
Скорее — рано. На другой день он убил ее.
— Но позвольте! — Профессор давно уже сидел, подавшись вперед и нервно постукивая пальцами по резным подлокотникам; гнилой сквознячок с реки витал над нами, меж нами. — Позвольте! Ведь это событие двухлетней давности?
— Да, прошло два года — и пятнадцатого августа я нашел ее могилу.
— Ваш брат так сумел замести следы?
— Так сумел.
— Уникальный случай! Я готов участвовать в судебно-медицинской экспертизе.
В царстве заката бродили мы с сыном по берегу. Озерная чаша, как драгоценный потир, сияла в вечерних лучах.
— Я все равно не понимаю, — говорил он с отчаянием, — почему она не позвала меня!
— Не хотела втягивать в скандал, ведь ты уезжал за границу.
— Будь она проклята, эта…
— Никаких проклятий!
— Он во всем признался?
— Во всем. Был слишком потрясен… а я догадался слишком поздно!
— Блаженный убийца! Та женщина соврала про его алиби?
— Нет. Действие наркотических таблеток — я испытал его на себе, более слабое — принял одну. Ощущение «благодати», как будто времени уже нет: «Остановлю мгновенье, оно прекрасно. И перепутаю часы не напрасно. День на дворе или ночь? Шутить опасно. Гроза грядет, сверкает, мгновенье страстно».