— Боже, как необычно! Но неужели вы не помните концовку?
— Помню.
— Так допишите.
— Допишу. Когда найду жену. Она исчезла вместе с рукописью.
— Но рукопись нашлась?
— А жена — нет.
— Леонтий Николаевич…
— Раз вы — Ольга, то я — Леон.
Она улыбнулась благодарно.
— Леон, ваш брат говорил мне, что от вас неожиданно ушла жена и что вы вдвоем ее разыскивали.
— По моргам и сумасшедшим домам.
Она широко раскрыла огромные черные глаза, у меня отчего-то сдали нервы, и я прогремел в отчаянии:
— Она убита, Ольга!
Ольга прижала руки к сердцу трогательным умоляющим жестом. Ну понятно же, что мои — для дюжего мужика — страсти-мордасти ей не под силу.
— Простите, это всего лишь домыслы, воображение играет.
— Вы обязаны найти того, кто подбросил вам изувеченную рукопись.
— Легко сказать! Я окружен предателями.
— Нет, нет, что вы!
— Оленька, да Бог с ними, с моими заботами, — я махнул рукой и резво перевел разговор на сугубо литературные рельсы: — Вас-то где можно почитать? — понадеявшись в душе, что не сейчас и не вслух.
Надежды оправдались. Для поэта она на редкость деликатный человек.
— Как ни странно — можно. Весной в приложении к «Работнице» вышло кое-что. Бесплатно, конечно… но все-таки. Вам надписать?
— Сделайте милость.
Она «сделала милость», я спрятал в сумку сборник в зеленом бумажном переплете. «Отблески любви». Маленького формата, но толстенький — такие в нашем обиходе называются «братскими могилами»: пять дам-авторов отчитались о своей любви к весеннему женскому дню.
— На эти стихи Горностаев чуть статьей не разразился?
— Нет, то было давно. Я тогда «моложе и лучше, кажется, была».
— Домогался любви, что ли?
— Не моей. Но моя подруга из-за него чуть не отравилась.
— Ишь, какие страсти внушает!
— Загадочная личность. Порядочные люди в наше время обеднели, но кое-кто, наоборот, всплыл в мутной водице. Признаюсь, Леон, — она улыбнулась нежно, и эта улыбка ее украсила. — Без вашего брата я бы пропала. От нищеты.
Я подозревал, а теперь утвердился в мысли, что зазвала она меня поговорить о Ваське. В определенных кругах (в которые рано или поздно вступают все — все болеют) он знаменитый доктор и даже сейчас существует безбедно, а мог бы и припеваючи, «с шампанским», кабы не тратился на больных — совсем уж безнадег, от которых все — и родные — отказались: время от времени какой-нибудь «безнадежный» у него и живет.
— Считайте, что вам повезло, Ольга, — серьезно сказал я.
— Очень!
— Он со всеми возится, кто б к нему ни обратился. Но в вашем случае присутствует и личный момент, если можно так выразиться.