— В эту извращенную игру можно играть вдвоем, — сказала я, ожидая свое бесплатное шоу.
Он улыбнулся на этом и отодвинул простынь в сторону. Все озорство покинуло меня только при виде этого прекрасного голого мужчины в моей комнате. Высокий и сильный, и красивый.
Когда он прошел мимо меня, то коснулся моей руки, поймав ее, и осторожно прокрутил меня, направляясь к двери, наши пальцы, наконец, высвободились. Мое внимание привлекла его спина, черные чернила.
— Подожди, вернись.
Я усадила его на край кровати и подошла к занавескам, отодвинув шторы, тюль под ними впускал свет, но скрывал нашу уединенность.
Я встала и склонилась на матрасе позади него.
— Мне стало интересно, что у тебя за татуировки… — Одна между его лопатками размером с две моих ладони, пара пернатых крыльев, раздувались, позади какого-то герба, по которому переплеталась лента с надписью. Это было больше просвещение, чем байкерские символы, и я провела по древневидным буквам. — Гуще воды. Весьма уместно для тебя.
Символ дернулся, когда он пожал плечами.
— Ты сделал ее в тюрьме или до тюрьмы?
— До.
— А что на другой? — Я пошатнулась на коленях и развернула его плечи к себе. Пошаговая груда слов, текущая река надписей. «Жизнь за жизнь, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожог за ожог, рана за рану, удар за удар».
Кровные узы и возмездие. Конечно.
— Они очень… похожи на тебя, признаю. И я эгоистично рада, что ни на одной из них нет женского имени.
Он улыбнулся мне через плечо.
— Ревнуешь?
— Возможно, немного. — Я повела по нарисованной ленте вдоль его спины еще один раз.
— Они красивые. Ты выбрал хорошего мастера.
— Я бы избавился от них, если бы мог.
Моя рука опустилась.
— Правда? С чего вдруг?
— Я сделал их, когда мне было двадцать или двадцать один.
Я подумала, что, возможно, с его заключением эти слова утратили свою силу, что если, возможно, кровь не была столь густой в его семье, недостаточно густой, чтобы поддерживать человека, приговоренного к пяти годам…
— Они все равно прекрасны, — сказала я ему.
— Рад, что ты так думаешь… Просто, кажется, что они принадлежать парню, которого уже не существует. Какому-то глупому сосунку, который понятия не имеет, что значат эти вещи.
— Как плохая примета или что-то в этом роде?
Он снова пожал плечами, мышцы между ними нагромоздились.
— Не, я не суеверный. Мне просто кажется, что я никогда больше не стану тем пацаном, который думал, что все эти вещи — преданность и кровь, и все остальное — просто какое-то дерьмо, которое ему нужно набить на свою кожу.
— Кажется, понимаю.