Через несколько минут я снова достал портсигар, открыл его, тут же захлопнул и решительно направился к синей калитке. Ну его к черту, этого Феликса. За шкирку вытащу, если будет сопротивляться. А потом поставлю ему на радостях пива, или что он там пьет, неважно, на выбор. И малиновый Мёвенпик, как договаривались. Потому что сил моих больше нет его ждать.
Во дворе за синей калиткой, как я и предполагал, никаких чудес. Он вообще нежилой оказался – надо понимать, обанкротившемуся ресторану принадлежит. Поэтому тут пусто, только разноцветные мусорные баки и, как положено, блюмхен. В смысле, цветочки, известно же, что в Германии дворов без цветов не бывает, если даже их не сажать, все равно откуда-нибудь сами берутся. Однако цветочки цветочками, а Феликса тут нет. Ничего себе шуточки.
Я огляделся. Деться ему, если по уму, отсюда некуда. Две глухие стены соседних домов, в третьей – закрытые ставнями окна и единственная дверь с навесным замком, явно служебный вход на кухню закрытого ресторана. И что? И где, спрашивается?! Ни хрена не понимаю. Спрятаться тут, вроде, негде, а в мусорный бак такой конструкции человек не залезет… Или залезет? Чувствуя себя полным идиотом, я все-таки заглянул поочередно во все три контейнера. Потом подергал запертую дверь. И даже постучал, хотя прекрасно видел, что замок висит снаружи – настоящий, добротный немецкий замок, не бутафория картонная.
А потом я открыл рот, чтобы его позвать. Но в последний момент почему-то закрыл. Развернулся и вышел на улицу. И побежал. Сам не знаю, что на меня нашло, но бежал я долго, почти до самой набережной Цорге, и только там перешел на шаг.
Здесь всего одна колея, электричка из двух вагонов мотается туда-сюда, из Бероуна в Раковник и обратно. Уже, собственно, умотала, а мы с Васькой остались на узком, мокром от утреннего дождя перроне. Остальные пассажиры поехали дальше. Все четверо.
– Приехали! – восторженно орет Васька. – Приехали! Ехали, ехали и наконец при… Ой, а почему ты не радуешься?
– Я радуюсь. Но одновременно мерзну. А ты нет?
– А надо? – Васька подпрыгивает на месте, утрясая новую вводную. – Я могу, если тебе обидно мерзнуть в одиночку.
– Нет уж. Каждый должен заниматься своим делом. Я буду мерзнуть. А ты – думать, чем меня утешить.
– Ладно, – кивает она. – Сообразим что-нибудь. И вот тебе для начала замок.
– Где?
– Вооон там, на холме. Иди сюда, оттуда, где ты стоишь, только кусты видны. Ну как тебе?
– Ого! – уважительно мычу я.
Что на картинках замок Крживоклат выглядит гораздо эффектнее, чем вот эта бледная немочь на горе, я ей говорить не буду. Ребенок старался, рыл информацию в интернете, тащил сюда упирающегося меня. Она даже нужную платформу отыскала среди руин главного железнодорожного вокзала, навеки погребенного под благими намерениями инициаторов капитального ремонта. Потому что до сих пор жива семейная легенда, которая гласит, будто папа у нас любит чешские замки. А папа – это святое. В смысле, святое – это я. И вести себя надо соответственно. Не ворчать и не ныть. А, напротив, радоваться. Сиять – если не глазами, то хотя бы металлокерамической улыбкой. Сиять, повторяю, сиять, а не лязгать. Мало ли, что холодно. Васька не виновата, она тебе еще вчера честно сказала, что будет максимум плюс три и ни градусом больше, хоть плачь, хоть жертвы кровавые Перуну приноси, не поможет. А про ветер сам мог догадаться. Какой ноябрь без ветра. Свитер надо было надевать, короче. Самый толстый. А не это тонкорунное недоразумение, которое у меня сейчас под пальто.