Здесь не было посетителей, зато были звуки – не только негромкая музыка из радиоприемника, но и все остальные звуки, которые можно обычно услышать в баре – перестук стаканов, звяканье ложек в чашках, скрип стульев, бульканье льющейся жидкости, негромкие голоса.
Когда я успел сюда зайти – понятия не имею. Но, выходит, зашел как-то, еще и стул с площади, похоже, с собой прихватил, вот он, подо мной. Взял и спер, неловко вышло. Интересно, а хозяин-то куда смотрел? Я поднялся и хотел было отнести стул обратно, но чья-то прохладная ладонь легла на мое плечо.
– Вам нравится в Сполето?
Я обернулся. Моя новая собеседница была не так красива, как женщины, которых я встретил на площади. Природа наделила ее правильными, почти скульптурными чертами лица, но слишком бледная кожа, неухоженные волосы с остатками прошлогодней химической завивки и сонный взгляд портили впечатление. Зато она говорила по-русски. Это обстоятельство показалось мне не просто удивительным совпадением, а настоящим чудом, хотя теоретически почему бы ей не быть русской, их – нас – теперь где угодно можно встретить.
– Кажется, уже нравится, – вежливо ответил я и вдруг понял, что это неправда.
Жареное мясо, вино, музыка и красотки на площади – все это было прекрасно, но я бы, честно говоря, предпочел сейчас оказаться дома. Вот так – раз, и все, и приехали. Ну или хотя бы в Риме, на виа Милаццо, в безымянном баре с треснутой и заклеенной скотчем витриной, одноглазый хозяин которого скверно моет чашки, зато варит превосходный эспрессо, и, самое главное, там мне сразу становится спокойно, даже немного скучно, зато уютно, как будто я вырос в этом квартале и собираюсь провести здесь всю оставшуюся жизнь, бестолковую, беспутную и безмятежную, с полным отпущением грехов в далеком пока финале.
– Вот и мне, кажется, уже нравится, – неуверенно сказала женщина. – Здесь хороший климат. Со Свердловском вобще не сравнить. И меня перестала мучить бессоница. Здесь я сплю по десять часов в сутки. Спала бы больше, но все остальное время надо быть в баре.
– О. Так вы здесь работаете, – вежливо заметил я – лишь бы что-то сказать.
– Работаю? – Она нахмурилась, словно бы припоминая значение этого слова. – Ну, можно сказать и так. Я здесь сижу.
– О-о-о, – уважительно протянул я. – Так это ваш бар?
– Мой? – Женщина снова нахмурилась, подумала и наконец вяло согласилась: – Ну да, наверное, в каком-то смысле, мой.
– Мама, этот дядя теперь с нами останется?
Откуда-то из подсобки, как чертик из коробочки выскочил сущий ангелочек – прелестное белокурое голубоглазое дитя женского рода, хоть сейчас на открытку.