– Вот спасибо, сынок! Я ж за тебя молиться теперь буду!
– Не надо молиться, ваше дело – вовремя докладывать о творящихся безобразиях. И не поселять у себя жильцов без соответствующего оформления документов… Ох, что-то есть так хочется!
– Так я быстро кашку пшённую с молочком утренним сготовлю, у нас тут поутру разносит крестьянка из Бутово.
– А что ж, не откажусь. Премного благодарен за вашу заботу. Я у вас тут, получается, и сам словно постоялец, вечер да ночь провёл.
– Вот кабы все были такие постояльцы – и слава богу!
– И ещё платили бы, – усмехнулся я.
– Дык жить-то надо, куцы ж деваться, на пенсию, что артель платит, разве ж проживёшь?!
– А что за артель?
– Дык я ж тридцать лет, почитай, на Трёхгорке проработала, они и платят из фонда.
– На Трёхгорной мануфактуре?
– На ей самой, будь она неладна.
– А что так?
– Дык сама там всё здоровье оставила, ещё и мужа моего, Степана Лексеича, мануфактура эта в двадцать первом забрала: попал в ситценабивной станок, вытащили уже одни кровавые ошмётки. – И Клавдия Васильевна со вздохом перекрестилась на чёрно-белую фотографию в рамке, на которой она в возрасте лет тридцати в платочке на голове сидела рядом с усатым, в картузе мужиком, выглядевшим гораздо старше супруги. – Мы ж с ним оба с Псковской губернии. Приехали в Москву аккурат к войне с японцами да и устроились на мануфактуру. Подвальчик вот себе заработали на пару комнатушек. Детей двоих родили, сына с дочкой, ну энто ещё до революции. Дочь, как выросла, за военного вышла, они на Дальнем Востоке сейчас, а сын помер, под поезд попал, царствие ему небесное, Володеньке моему. – Опять перекрестилась, теперь уже на общее фото, где были изображены все члены семьи. – Чивой-то я разговорилась, пойду кашу готовить.
Оставшись один, я, с оглядкой на дверь, принялся рыться в вещах постояльца. Так, опасная бритва – вещь полезная. Обмылок дегтярного мыла в плотной бумаге – тоже сгодится. Это всё вкупе с удостоверением личности втиснулось в планшет, который я вместе с формой и оружием позаимствовал у Шляхмана. И кое-какая одежонка имеется. Причём, что приятно, на вид вроде мой размер. Натянул на гимнастёрку пиджак… Чуть маловат, но без гимнастёрки, думается, будет свободнее. Снял, отложил в сторону. Вот и сорочка, большой отложной, по моде, воротник, относительно чистый – откладываем к пиджаку. Брюки… Приложил к себе – коротковаты, по щиколотку, а на дворе не 60-е, стиляг ещё нет, тут мужики, как я заметил ещё по прибытии в прошлое, форсят в просторных штанах.
– Ой, чивой-то вы делаете?