– Ну, вот мы и пришли.
Мы остановились у подъезда трёхэтажного дореволюционной постройки дома, хотя в эти годы слово «дореволюционный» ещё отнюдь не значило – старый. Как-никак, всего 20-ю годовщину готовились отметить. Но этот дом был, пожалуй, отгрохан ещё в прошлом веке, судя по его виду. И шли мы на самом деле довольно долго, оказывается, до этой Успенской чуть ли не с десяток кварталов. Внимание привлекала яркая вывеска с номером дома – «Чичерина, 21».
– Что ж, давайте прощаться. Спасибо, что проводили. – Варя протянула мне ладошку, которую я аккуратно пожал и нехотя отпустил.
От девушки пахло тонким ароматом сирени, который действовал на меня словно афродизиак. Чёрт, в этот момент я чувствовал себя Кисой Воробьяниновым, которому вскружила голову такая же комсомолка, не хватало ещё затащить её в ресторан и в пьяном угаре воскликнуть: «Поедем… Поедем в номера!»
– Ладно, до завтра… Вернее, до репетиции. Вы же будете на репетиции? – с надеждой спросил я девушку.
– Постараюсь, но не обещаю.
Обратно я возвращался в глубокой задумчивости. Похоже, втюрился как мальчишка. И это в тридцать семь лет! Ладно бы я был лет на десять – пятнадцать моложе… Кстати, вполне может быть, что у неё и жених имеется, тоже небось комсомолец какой-нибудь, передовик производства, а тут я, переживающий вторую молодость грузчик. И ведь не просто ради плотского удовольствия я её хотел, мог бы и кого попроще снять. Чтоб, как говорят поэты, утолить жар чресл своих. Запала она мне в душу, запала… Эх, ну почему всё так несправедливо устроено?!
Лёгкий шорох сзади заставил меня резко обернуться и отпрянуть в сторону. В слабом отсвете уличного фонаря мелькнула тень, я сделал подсечку, и в следующее мгновение нападавший растянулся на булыжной мостовой. Я тут же оказался сверху, на его спине, заломил руку, из которой выпал приличных размеров нож с широким лезвием. С таким только на кабанов ходить, а тут на живого человека!
– Больно, отпусти! – простонал отморозок.
Я перевернул его ко мне лицом, продолжая держать запястье на болевом. Одно неверное движение – и он навсегда останется инвалидом. Парню лет двадцать пять, как говорится, вся жизнь впереди, но мне его не жалко. Только что он хотел вогнать в меня сантиметров пятнадцать хорошо заточенной стали, явно не с намерением выразить своё ко мне благорасположение.
Я собирался поговорить с ним по душам, без свидетелей, а здесь в любой момент мог появиться запоздалый прохожий. Поэтому, продолжая держать руку заломленной, я пихнул грабителя, или кто он там, в сторону канавы, расположенной по другую сторону дороги. По дну канавы журчал ручеёк, но явно не канализация – соответствующей вони не наблюдалось. Бросил его на грязный, мокрый склон, в уверенности, что тот не сделает попытки убежать. Уж в психологии людей я за свою жизнь немного разбираться научился. Затем поднёс к его лицу остриё конфискованного ножа и, глядя немигающим взглядом в зрачки оцепеневшего парня, спокойным тоном поинтересовался: