Заметными в Кроне были только руки с длинными нервными пальцами. Такие пальцы бывают у шулеров, карманников и тонких садистов.
Одним словом, если не считать рук, весь Кроне с ног до головы был «обыкновенным, без особых примет».
Из-за спины Геринга Кроне видел его широкий, коротко остриженный затылок и розовую складку шеи, сползавшую на тугую белизну воротничка. Он видел, как по мере чтения досье шея министра делалась темней, как кровь приливала к ней. Наконец и затылок стал красным.
Кроне заглянул через плечо Геринга: толстые пальцы министра, вздрагивая от раздражения, держали за угол вшитую в досье листовку с призывом бороться за оправдание и освобождение обвиняемого в поджоге рейхстага болгарского коммуниста Димитрова.
Воззвание было подписано:
«От имени германского антифашистского пролетариата, от имени нашего заключенного вождя товарища Тельмана – Центральный комитет Коммунистической партии Германии».
По нетерпеливому движению головы Геринга Кроне понял, что тот снова перечитывает воззвание, и мысленно усмехнулся. Он не завидовал полицейскому чиновнику, стоявшему по другую сторону стола.
– «Именем Тельмана»? – негромко, с хрипотою, выдававшей сдерживаемый гнев, проговорил, ни к кому не обращаясь, Геринг.
Чиновник растерянно повел было глазами в сторону Кроне, но тотчас же снова уставился на министра.
– Послушайте, вы! – крикнул Геринг, ударяя пухлой ладонью по листовке. – Я вас спрашиваю: что значит «именем Тельмана»?
– Но… экселенц…
– Почему они подписывают свои листовки именем человека, который уже полгода сидит в тюрьме?
– Не… не знаю… экселенц…
– А кто знает?.. Кто? – Геринг поднялся, опираясь руками о стол, и, ссутулив спину, смотрел на чиновника налившимися кровью глазами. – Может быть, они согласовывают с ним содержание этих воззваний?
– О, экселенц! – воскликнул чиновник. – Тельман содержится в абсолютной изоляции, на режиме… приговоренного к смерти.
– Какой прок в вашем режиме, если коммунисты не считают Тельмана похороненным?
– Но, смею сказать, экселенц, сделано все, чтобы тюрьма действительно стала для него могилой!.. Мы не снимаем с него наручников даже на время обеда, вопреки тюремному уставу.
– Плюю я на ваш устав! – взревел Геринг. – Вы с вашим уставом довели дело до того, что Димитров выходит на процесс так, как будто пробыл полгода в санатории, а не в тюрьме!
– Но вам же известно, экселенц, в каких условиях он содержался.
– Вы обязаны были вовремя дать мне знать, что этого недостаточно.
– Он был лишен прогулок… Наручники не снимались даже для писания заявлений следователю.