…Было время, когда все мы – командующие и члены Ревсовета – тревожились вопросом: справятся ли со сложной незнакомой техникой наш командир и красноармеец?
Опасения наши рассеяны действительностью. Красная армия восприняла технику с любовью, рвением и интересом. Это видно хотя бы из того факта, что за один истекший год мы имеем 152 тыс. предложений от бойцов, командиров и политработников, от целых взводов и коллективов по линии технических изобретений и рационализации…»
Шверер потряс газетным листом и с недоумением воскликнул:
– Рационализация?! Генералы, выслушивающие предложения своих солдат?! Пфа!
– Человек всегда о чем-нибудь сожалеет. Например, сейчас я жалею о том, что Господь Бог не сделал меня скульптором. Я взял бы тебя в качестве модели для статуи «Мировая скорбь»!..
Эгон поднял голову и увидел Отто.
– Решил кончать со строем, – сказал Отто, опускаясь на скамью рядом с братом. – Казарма, плац, казино и снова казарма? Нет, довольно!
– Но ведь тебе нужен строевой стаж, чтобы попасть в академию.
– Академия? С этим тоже покончено.
– Вероятно, для отца это удар?
– Не вздумай ему об этом докладывать.
– Но он, без сомнения, сам узнает.
– Э, мой друг! Тот, чьим адъютантом я сделаюсь на днях, не пойдет советоваться с отцом! – Отто быстро оглянулся и, несмотря на то, что поблизости никого не было, сказал шепотом: – Меня рекомендовали Рему.
Эгон испуганно отодвинулся.
– Ты понимаешь, что говоришь?
– О да, я уже виделся с ним! Мы отлично поняли друг друга. Рему нужны люди из рейхсвера, которым он мог бы доверять. Именно офицеры! Не сегодня-завтра он станет во главе армии. Ты понимаешь, какой скачок я сразу делаю?
– Ты отважился сказать отцу о своем решении?
– Он просто не понял бы, но ты должен понять меня.
– И ты согласен надеть форму штурмовика?
– Я же сказал тебе: придя в рейхсвер, Рем не может привести с собою в качестве адъютанта кого-то из банды лавочников, которые окружают его теперь. Сам он – человек нашего круга. Такой же офицер, как я, каким был ты сам…
– Ну, что касается моего офицерского прошлого, то ты лучше сделаешь, если не будешь о нем вспоминать.
– Теперь-то самое время вспомнить об этом.
Эгон с горьким чувством смотрел на младшего брата – живое свидетельство удивительных превращений, происходящих в сознании немцев!
– Ты становишься участником очень опасной игры, – сказал он.
– Не нужно из всего делать трагедию, мой дорогой доктор.
– А если планы Рема провалятся?
– Ну, – Отто неопределенно помахал рукой, – тогда: трубач, играй отбой! Вернусь в полк.
– Я видел Рема, Отто, – сказал Эгон. – Видел и слышал от него то, чего он, наверное, не скажет тебе.