К тому времени, о котором мы ведем рассказ, знаменитому мастеру Пулачо исполнилось уже пятьдесят лет; и, хотя он был очень уважаемым и почти богатым человеком, все его имущество составляли лишь револьвер и мул.
Я был у него любимым учеником, он любил меня за внимание, с каким я выслушивал его речи, и за мою инстинктивную осторожность… (мастер был любезнейшим человеком, но за дверью у него висел… ремень). Я стал для него чем-то вроде светского духовника, которому он откровенно и без эвфемизмов высказывал свое мнение о политике, женщинах, револьверах и мулах. Кроме того, я знал на память все собрание Бристольского альманаха, который красовался у него на письменном столе в роскошных переплетах. Это было для меня лучшей рекомендацией, и отрывки из его любимого произведения, которые я читал наизусть, приводили его в восторг.
Я и теперь словно вижу его в парикмахерской в окружении друзей, которые громко разговаривают, в то время как он кивает головой то тому, то другому в знак одобрения.
Был он среднего роста, гордился своим лукавым лицом шоколадного цвета, лучшим украшением которого являлись его насмешливые глаза; у него были жидкие усы и густые волосы без малейшей седины — потому что, по его словам, у индейской расы волосы не обесцвечиваются к старости.
— Да, господа, я почти краснокожий, как тот, что нарисован у Ленмана и Кемпа. Может быть, поэтому-то мне так и нравится цветочная вода! Ведь я, господа, сын ньо Лукаса Пулачо, индейца, который плел циновки…
Признаюсь, что меня коробила эта мания демократизма. К чему упоминать о циновках, когда все это, вероятно, было забыто? Но таковы уж выдающиеся люди…
Мне вспоминается, как лишь один-единственный раз он вынужден был высказаться резко отрицательно в среде своих друзей. Это произошло после смерти супруги алькальда дона Ромуло Чикаля. (Между прочим: в свидетельстве о смерти говорилось, что сеньора умерла от «жара во внутренностях», согласно диагнозу лекаря ньо Пио Теше. Но ходили слухи также и об «ударе», не знаю, в каком смысле.)
В этот кружок входили: майор, аптекарь, мировой судья, владелец ломбарда и три или четыре господина из хорошего общества. Мнения, как всегда, разделились, да настолько, что осторожный мастер Пулачо никому не решался кивать головой в знак одобрения.
— Ну нет, господа! Я военный, да еще со славными боевыми подвигами в прошлом, хотя и не хорошо мне самому говорить об этом. Но тут я обязан сказать правду. Хотя злые языки утверждают, что моя дружба с Тересой была преступной, я это полностью отвергаю. (Возгласы одобрения.) Я любил Тере чистой любовью, чистой и… (Внезапный кашель). А ее бессовестный муж, этот сводник…